Виктор Шнирельман - Происхождение скотоводства (культурно-историческая проблема)

Новые веяния в этнографии затронули и экономистов, которые в лице К. Бюхера тоже отказались от «теории трех стадий», взяв на вооружение работы Э. Хана [54].

Определенную роль в изучении проблемы возникновения и распространения производящего хозяйства, и в частности скотоводства, сыграли диффузионисты. Теория диффузии культурных достижений была очень популярна в зарубежной науке 20—30-х годов. Однако ее применение для решения научных проблем в работах представителей разных школ было весьма различным. Столь же разнообразны были и полученные выводы. Так, английские диффузионисты во главе с Г. Эллиотом Смитом и У. Перри считали, что все важнейшие достижения человечества происходят из одного центра. Рассматривая главным образом проблему происхождения производящего хозяйства и связанной с ним ранней цивилизации («архаической цивилизации», по У. Перри), они находили их корни в Египте, откуда эти достижения будто бы распространились вместе со своими носителями по всему миру [869; 556; 557; 609]. Рациональное зерно диффузионизма состояло в том, что он опирался на реальный факт взаимосвязей и взаимовлияний, в условиях которых развивались отдельные человеческие коллективы. В довоенные годы некоторые зарубежные ученые, и в первую очередь сам Г. Эллиот Смит, придали в своих построениях этому факту гипертрофированную форму, сделав его главным фактором развития человечества. Ни Г. Эллиот Смит, ни его школа не дали правильного понимания процесса заимствований. Так, сам Г. Эллиот Смит видел в диффузии простое переселение народов. Многие представления этого ученого и его учеников были наивными, а исторический процесс в их работах выглядел чересчур упрощенным. Однако сама идея взаимовлияний оказалась плодотворной, и именно под воздействием идей Г. Эллиота Смита шло формирование взглядов Г. Чайлда [483, с. 22], который писал, что в неолите «потенциальная изоляция никогда и нигде практически не достигалась, возможно, потому, что всецело снабжающего себя хозяйства нигде не было» [482, с. 86]. Г. Чайлд указывал, что распространение культуры могло происходить не только путем миграции населения, но и путем заимствования вещей в ходе обмена и путем передачи идей [483, с. 170, 171]. Он справедливо считал, что для заимствования необходим определенный уровень развития, облегчающий восприятие новшества [483, с. 172], признавая тем самым одно из важных положений марксизма о том, что восприятие всякого новшества возможно лишь при наличии соответствующей социально-экономической базы. В целом взгляды Г. Чайлда отличались прогрессивностью, чему в немалой степени способствовало его знакомство с работами советских ученых, которые он внимательно изучал и высоко оценивал.

Развив учение о «неолитической революции», суть которой заключалась в переходе от присваивающего хозяйства к производящему, как принципиально важной грани в развитии первобытного человека, Г. Чайлд считал ее важнейшим центром Переднюю Азию и отчасти Северную Африку, откуда земледелие и скотоводство распространились в окружающие районы [355, с. 58–61]. Он сделал попытку связать этот переход с климатическими изменениями, видя в аридизации главный стимул к тому, чтобы люди и животные устремлялись в оазисы, где в условиях симбиоза будто бы и произошла доместикация животных [ «оазисная теория»] [482, с. 77, 78]. Если Г. Эллиот Смит, У. Перри и их последователи оставались в принципе на позициях школы Э. Хана, реконструируя процесс возникновения производящего хозяйства в комплексной форме и полагая, что изменение соотношения между земледелием и скотоводством могло произойти в дальнейшем с проникновением мигрантов в новую среду обитания, то Г. Чайлд проявил известные колебания, допуская, что доместикация животных могла совершиться и в обществе охотников.

Идеи Г. Чайлда были подхвачены и развиты, хотя и весьма односторонне, Г. Пиком и Г. Флером, которые полагали, что охотники Сахары и Северной Африки сначала одомашнили собаку, а затем, по мере роста аридизации, мигрировали в евразийские степи, где и распространили идею скотоводства. При этом, как утверждали эти авторы, разные животные были одомашнены в разных местах, при различных — обстоятельствах и для самого разного использования. Ученые допускали, что и особи одного вида могли быть одомашнены независимо в разных местах. Г. Пик и Г. Флер думали, что переход от охоты к кочевому скотоводству в степях совершился в ходе следования охотников за стадами диких копытных и все большего контроля со стороны человека за их передвижениями [859, «с. 30–40].

Учение географов, и в частности Э. Хана, о хозяйственных типах и их исторической последовательности, а также попытка Э. Гроссе установить жесткую корреляцию между типами хозяйства и формами социальной организации стали одними из исходных предпосылок для возникновения концепции исторического развития, выдвинутой представителями Венской культурно-исторической школы. Вместе с тем их решение вопроса о происхождении скотоводства резко отличалось от предложенного Э. Ханом. В. Шмидт и В. Копперс [925; 924] считали, что корни скотоводства следует искать там, где в древности имелись крупные стада диких копытных, а сейчас широко распространено экстенсивное скотоводство, т. е. в Центральной Азии, где древнейшими домашними животными будто бы были олени, лошади и верблюды. Отстаивая моноцентрическую теорию происхождения скотоводства и принципы диффузионизма, эти авторы склонялись к тому, что толчком для развития и распространения скотоводства послужило оленеводство, возникшее у охотничьих народов. Комплексное земледельческо-скотоводческое хозяйство, по их мнению, появилось поздно в результате смешения северных культур с культурами южных мотыжных земледельцев. На археологических материалах теорию независимого становления земледелия и скотоводства пытался обосновать австрийский археолог О. Менгин [801]. Древнейшее земледелие он связывал с ранними культурами Передней и Южной Азии и Африки к югу от Сахары, а скотоводство, по его мнению, родилось в Северной и Центральной Евразии.

Наиболее детально в довоенные годы картина возникновения и распространения скотоводства была рассмотрена в зарубежной науке учеником В. Шмидта и В. Копперса Ф. Флором [581],-который развил идеи Венской культурно-исторической школы, опираясь на многочисленные работы этнографов, лингвистов, зоотехников, а также на археологические данные главным образом в интерпретации О. Менгина. Однако априорный подход, тенденциозная подача материала, а также привлечение в качестве доказательств весьма сомнительных источников — все это не позволило Ф. Флору дать достаточно объективное решение изучаемой проблемы. Утверждая вслед за В. Шмидтом и В. Копперсом, что скотоводство связано своим происхождением с Северной Евразией, тогда как земледелие — с южными культурами тропического пояса, этот автор оставлял за последними лишь право на содержание священных животных в интересах культа, что, по его мнению, не имело никакого отношения к скотоводству. Взаимовлияние скотоводов и земледельцев и смешение их культур происходило, по Ф. Флору, довольно поздно в Иране, Средней Азии и степях Восточной Европы. К таким смешанным культурам он относил общества коровопасов, в частности скифов. Результатом смешения культур Ф. Флор считал распространение скотоводства с его неизменно высокой хозяйственной ролью домашних животных на юг, а культового отношения к животным, напротив, на север. Что же касается последовательности приручения животных, которое Ф. Флор вопреки 3. Хану связывал с высшими охотниками, с их бродячим образом жизни, то она представлялась этому исследователю в следующем виде. Первоначально, еще в конце верхнего палеолита, в прибалтийско-арктической области предками эскимосов и — самодийцев были одомашнены собаки и возникло упряжное собаководство. Позже протосамодийцы, познавшие таким образом принцип скотоводства, одомашнили в Саянах северного оленя, что, в свою очередь, повлекло доместикацию лошади в Центральной Азии и яка в Тибете. Так были заложены основы древнейшего скотоводства, которое с этого момента стало передаваться от одного народа к другому.