Сабин Мельшиор-Бонне - История зеркала

Описанию этой небольшой сцены Старобински придает значение архетипа; «Исповедь» представляет собой то косвенное, как бы увиденное взглядом сбоку, т. е. косым взглядом, отражение, на которое Жан-Жак смотрит и при помощи коего он себя разоблачает при полной своей безнаказанности, с поразительным бесстыдством, которое превращает читателя в сообщника автора, подобно тому, как госпожа Базиль согласилась играть роль, предназначенную ей ее партнером, и позволила рассматривать свое отражение в зеркале, отказавшись от карающей власти взгляда Медузы Горгоны, способного превратить нахального соглядатая в камень. «Исповедь» предназначена для того, чтобы либо заклясть злых духов, поселившихся в голове Медузы Горгоны и лишить ее колдовских чар, либо для того, чтобы соблазнить ее саму и очаровать. И вот уже «пошедший окольным путем», прибегнувший к хитрости и лукавству Персей торжествует победу, после чего он помещает свой роковой, несущий гибель трофей на свой щит, что делает его самого неуязвимым, так как сей жуткий трофей отсылает тем, кто хотел бы судить о нем или вынести ему приговор, отражения их собственных побуждений и неосознанных стремлений.

Стендаль, «бывший всегда особенно чувствительным» к восприятию «посреднических способностей» зеркала, рассказывал, что в некоторых городах Пруссии, в домах видных горожан, занимающих в обществе почетные места, имеются некие весьма своеобразные приспособления: рядом с окнами располагаются небольшие зеркала, укрепленные на железных «подставках» и наклоненные внутрь 27. Благодаря наличию этих зеркал барышни могут наблюдать за претендентами на их руку и сердце, находящимися на улице, а те не могут видеть того, что происходит в доме или в сердце возлюбленной. Зеркало выступает здесь в качестве орудия, с одной стороны, сокрытия своих мыслей и чувств, а с другой — подглядывания, оно выступает в качестве дополнительной «косвенной» силы, в то время как влюбленный воздыхатель предстает перед взором девушки и соглашается на роль лица подчиненного, сама девушка пользуется единственным правом, предоставляемым ей обществом, а именно наблюдать за предметом своей страсти украдкой, но не опуская глаз долу. Зеркало дарует безнаказанность как той, что смотрит, так и тому, на кого смотрят, но только взаимный обмен взглядами может способствовать «стабилизации» картины.

Именно совершенную взаимность, при которой любовь к себе и любовь к другому сходятся и «перекрещиваются» и сливаются в нечто единое, при которой фантазм сливается с реальностью в осуществлении мечты и желания, именно такую взаимность «вывел на сцену» Гете на нескольких страницах своего романа «Годы странствий Вильгельма Мейстера». Известно, что при написании романов авторы часто прибегали к приему «зеркального отражения», предназначенного для того, чтобы наложить на ткань основного повествования некоторое вроде бы второстепенное повествование о героях и событиях, как бы не связанных с основным сюжетом. Но рассказ о вроде бы не основных событиях играет в подобных случаях очень важную роль, ибо он увеличивает, расширяет смысл основного повествования и выявляет его сокровенный смысл.

Зеркало, представляющее собой одновременно и определенный материальный предмет, и бесплотную нематериальную метафору, обрисовывает в пространстве контуры некоего места или центра, где возможны некие события или эффекты; оно также настоятельно требует некоего смещения, сдвига, расхождения во времени; и оба эти фактора работают совместно как бы между прочим; зеркало как бы апеллирует к воображаемому, и тогда оно играет роль своеобразного проектора, высвечивающего «иную» реальность или истину, которую герои еще не осознали или не могут осознать 28.

Именно так использует образ зеркала Гете, вставляя небольшую новеллу о зеркале в роман «Годы странствий Вильгельма Мейстера». Итак, юноша и девушка, Люцидор и Люцианда (чьи имена представляют собой почти точные «отражения» друг друга), вдруг открывают для себя истину, что они любят друг друга, и, прежде чем предаться любовным (плотским) утехам, Люцидор размыкает обвившие его шею руки девушки и подводит ее к зеркалу. И что же он там видит? И увидел он ее в своих объятиях, и себя — в ее объятиях; он опустил глаза и поднял их вновь 29; реальность и фантазмы перекрещиваются в зеркале, повторяющем и приумножающем движения, порожденные любовью, и фантазмы накладываются на реальность, а каждый из героев этой сцены находит в зрелище другого источник своего счастья. Но цель писателя состоит еще и в том, чтобы как можно ярче осветить вроде бы банальную, заурядную историю любви благодатным светом отражения. И действительно, все повествование проходит при магическом воздействии огромного зеркала, находящегося при входе в дом, которое дает отражение любовной сцены на фоне прекрасного сельского пейзажа, на фоне поросших лесом долин с далекой линией горизонта, где все подчинено законам перспективы; вид этот столь чудесен, что «ни у кого не возникало чувства пресыщения и скуки, если он переводил свой взор от зеркала к открывающемуся виду природы и обратно». «Телескопическое» зеркало, отражающее озаренные солнцем дали, служит своеобразной метафорой перехода от мира материального, данного человеку в ощущении к миру поэтическому; оно побуждает влюбленную пару не быть пленниками нарциссической любви и домашнего уюта, и, подобно тому, как некий символ придает какому-либо творению или явлению особый смысл, оно предлагает взорам гигантское, воистину космическое «полотно», на котором заключен союз человека и природы.

Однако, желая «застигнуть врасплох» в косо поставленном или кривом зеркале несходство или инакость желания или любви, человек рискует привести в движение мощные обманчивые силы воображения или заставить появиться в зеркале то, чего там вовсе не ожидали увидеть, а именно изображение своего собственного лица, искаженного чувствами, страстно или подавленными желаниями. Как узнать, не образует ли зеркало какие-то следы испуга? То, что можно назвать «косым», «косвенным», «окольным», «неискренним» или «лживым», — все вводит человека в заблуждение и ввергает в смущение, потому что сбивает с толку, потому что в нем кроется некая хитрость, некая изворотливость, некое отклонение от нормы, искажение и извращение. Вот почему человек, овладевший искусством оптических игр, предпочитает сделать так, чтобы не стать «жертвой» внезапного проявления каких-то неожиданных эффектов, нет, напротив, он сам предпочитает сам «организовать спектакль», т. е. создать некое зрелище, лишив при этом странность ее своеобразия и сделав ее чем-то обычным, «поймать в ловушку» этот страх перед зеркалом, обратив на другого силу его воздействия, его лукавое коварство и обманчивое очарование.