Кристофер Воглер - Путешествие писателя. Мифологические структуры в литературе и кино

Катарсис, о котором так много говорилось в этой книге, — мощнейшая из возможных физических и эмоциональных реакций на искусство. Мы можем получать катарсический эффект маленькими дозами, извлекая их почти из каждой прочитанной книги и просмотренной кинокартины, однако полное и всеохватное очищение от ядов души и тела, преображающее наш взгляд на мир, случается очень редко. Такие встряски не нужны человеку ежедневно, поскольку кардинально меняют его убеждения и систему ценностей. И все-таки иногда мы переживаем настоящий катарсис: это происходит, когда произведение искусства и читатель/зритель идеально «совпадают» друг с другом. Именно такие совпадения, как правило, вызывают в людях желание посвятить себя творческой профессии. Художникам знакомы ощущения, о которых я говорю. Перед лицом истинного произведения искусства ты словно ощущаешь удар, подобный удару молотка по стеклу, заставляющий тебя совершенно по-новому воспринять собственный опыт. Вероятно, вы испытывали подобное озарение в момент особого духовного слияния со своей семьей или страной, с человечеством, с Богом, с идеалом. В исключительных случаях книга или фильм оказывает на нас глубочайшее воздействие, дающее нам новое видение мира и новый смысл жизни. Наверное, чтобы такое произошло, мы должны быть готовы к восприятию той правды, которую несет в себе это произведение искусства. Неудивительно, что многие люди хотят стать художниками и участвовать в создании чуда, даря окружающим возможность духовного обновления.

1. Что вы ощущаете, находясь под сильным впечатлением от спектакля, фильма, выступления певца или работы художника?

2. Вспомните произведение, которое доставило вам большое удовольствие или помогло понять что-то важное. Как отреагировали на него органы вашего тела?

3. Какие символы, образы и ситуации кажутся вам особенно трогательными и особенно много значат для вас? Постарайтесь описать свои ощущения так, чтобы другой человек почувствовал то же, что и вы.

4. Как ваше тело реагирует на пугающие или опасные ситуации? Опишите этот опыт в рассказе или сценарии короткометражной ленты.

5. Посмотрите страшный фильм, наблюдая за тем, как режиссер манипулирует вашим дыханием при помощи сюжетных перипетий, монтажа, музыкальных ритмов, цвета и т. д.

6. Какие сцены вызывают у вас наиболее сильный эмоциональный и физический отклик? Напишите серию эпизодов, нацеленных на получение определенных реакций: пусть у читателя по спине пробегут мурашки, а руки покроются гусиной кожей, пусть он заплачет или рассмеется.

Начальные строки Дантова «Ада» вспомнились мне, когда как-то раз, на определенном этапе жизненного пути, я блуждал в одиночестве в лесу в районе Биг-Сур, Калифорния. В чаще было, как полагается, темно, и я заблудился. Голодный, усталый и замерзший до дрожи, я ударился в панику при мысли о надвигающейся ночи.

Зима стояла дождливая, и грозы одна за другой увлажняли склоны холмов, измученные многомесячной засухой. В моей собственной жизни тоже бушевала непогода, потому-то я и отправился в эти священные края в поисках того, что потерял: уединения, ясности ума, душевного покоя. Пережив неудачи в значимых для меня областях профессиональной и личной жизни, я не знал, куда двигаться дальше. Инстинктивно я чувствовал, что общение с дикой природой выведет меня на правильный путь.

Шагая по петляющей тропе, проложенной службой охраны лесов в пустынных каньонах Биг-Сура, я заметил маленькую табличку: «Осторожно! Дорога местами повреждена». «Наверное, тропинку кое-где развезло из-за последних дождей», — подумал я, но, оказалось, зимние бури обошлись с хрупкими холмами гораздо более сурово: вся горная гряда превратилась в огромную губку, жидкость из которой стекала в каньон. Мощные потоки пробивали на своем пути новые ущелья. Поворачивая за угол, я то и дело обнаруживал, что примерно пятьдесят ярдов тропинки просто смыло. Вода, лившаяся по холмам, оставила после себя лишь влажные глинистые шрамы. По оголенным скалам кое-где до сих пор бежали струи. Ничем не защищенная порода легко крошится, и обильно осыпающийся щебень может быть опасен, как зыбучий песок. За полосой оползня тропинка продолжалась, и, чтобы выбраться на твердую почву, мне пришлось по-крабьи пробираться по разбитому скользкому склону, зарываясь пальцами рук и ног в каменистую осыпь. Пройдя несколько сот футов по относительно сохранившейся дороге, я опять натыкался на широкий грязный оползневый след, который приходилось пересекать прежним манером.

Поначалу это небольшое приключение на лоне природы меня даже взбодрило: казалось, я нашел то, что искал. После трех или четырех проходок в обнимку с осыпающимся отвесным склоном скалы, по которому струилась мутная жижа, мое терпение стало иссякать. Руки и ноги начали трястись от непривычной нагрузки, пальцы сводила судорога. Несколько раз до нитки промокнув, а затем высохнув под холодным ветром, я не на шутку замерз. Иногда мне казалось, будто весь холм, покрытый желтой глиной и щебнем, ходит подо мной ходуном, уплывая из-под ног, как при замедленном оползне. После десятого участка бездорожья я забеспокоился. Прогулка, запланированная на час, длилась уже три часа, а конца моему приключению все не было видно. Несколько раз я поскальзывался и с трудом удерживал равновесие, цепляясь за скалу скрюченными пальцами трясущихся рук, чтобы не сорваться на камни с высоты сотен футов.

Наконец я добрался до холодной тенистой стороны горы, от которой откололся, свалившись в каньон, целый пласт породы. На пути оползня осталась наклонная площадка, усыпанная острыми валунами величиной с дом. Я не знал, повернуть ли мне назад или же попытаться преодолеть это препятствие, и принялся взвешивать оставшиеся силы с осторожной точностью первобытного инстинкта, который просыпается в человеке при встрече со смертельной опасностью. Глядя на солнце, заходящее за верхушки деревьев, я почувствовал, что угодил в ситуацию классической калифорнийской трагедии на лоне природы и рискую попасть в газетную колонку происшествий. Какой-то дурак забрался ночью в лес, упал в каньон и сломал себе шею или несколько дней бродил, пока не умер от голода, — такое случается постоянно. Неужели теперь моя очередь?

Мой активизировавшийся мозг подсчитал с точностью чуть ли не до калории, сколько энергии осталось в моем теле. Еды я взял с собой совсем немного — всего лишь горстку походной смеси, которую давно поглотил. Изюм и орехи моментально наполнили меня новыми силами, но вскоре я потратил их, пробираясь по опасному участку сланца. Грань, отделяющая жизнь от смерти, очень тонка. Я понимал, что с каждым шагом истощаю свой внутренний резерв, и уже представлял себе, как последние песчинки неумолимо бегут по горлышку стеклянных часов моей жизни.