Сергей Переслегин - Возвращение к звездам: фантастика и эвология

Вторая стратегия пыталась изыскать какие-то практические шансы в «счетной игре» «ход на ход»: «При самом неблагоприятном стратегическом положении исход борьбы решается столкновением живой силы, вооруженной техническими средствами. Сильная и уверенная в себе, сознательная воля главнокомандующего могла бы во много крат повысить динамику битвы, устранить помехи маневру, внести согласованность, — словом, направить события по иному руслу. Такой вариант был вполне возможен, а кто может определить пределы осознавшей себя и всю обстановку твердой и непоколебимой воли, в особенности такого могущественного аппарата, каким было германское главное командование» [189] или советское партийное руководство?

Третья линия самая естественная для диалектика: создать условия для победы в самом факте поражения. Понять, что суть вовсе не в том, над какой из сверхдержав весь следующий век будет не заходить солнце, а в том, какая система внутренних человеческих ценностей предложит более адекватный ответ на вызовы Будущего.

«Предание говорит о сражении между владыками головного и хвостового полушарий. Погибли сотни тысяч людей. Победил владыка головного, и на всей планете установилась — единая власть. Эту битву называют победой мудрости над темными хвостовыми народами.

— Ваши предки участвовали в сражении на стороне побежденных?

— Да.

— А если бы победили они, а не головные? Изменилась бы жизнь?

— Не знаю. Зачем ей меняться?! Столица была бы в Кин-Нан-Тэ, наверное. Дома бы строили по-другому, как принято у нас, башнями».

Не знаю, чего стоило И. Ефремову и тем неизвестным в аппарате ЦК, которые его прикрывали, добиться публикации «Часа Быка» в двух популярных журналах [190] без предварительной цензуры или с цензурой чисто формальной. Во всяком случае, роман вышел в свет, а в 1970 году появилось и великолепное иллюстрированное книжное издание в издательстве «Молодая гвардия» [191] у С.Жемайтиса, исправленное и дополненное, тираж составил 200 000 экземпляров, то есть был вдвое больше стандартного.

И лишь после этого «демонстрация стереофильмов была прекращена» и запрещена. Были попытки изъять тексты из массовых библиотек, но, казалось, сам раненый и озлобленный советский голем понимал сугубую рефлекторность подобных действий. Трудно убедить население целой страны в том, что Бога нет, если вся страна наблюдала его явление прямо в своих убогих жилищах. Люди согласятся и в страхе поклянутся в том, что ничего такого не видели, но навсегда уверятся в том, что в мире помимо лозунгов сбываются сказки о будущем.

«Час Быка», роман о структуре тоталитарного посткапиталистического общества, был включен в информационный оборот ноосферы.

К концу 60-х годов «последнему земледельцу» стало понятно, что «легкого и быстрого перехода» к коммунистическому обществу не произойдет. Прежде всего выяснилось, что границы между Добром и Злом никогда не проходят по Андуину [192] и, тем паче, по «линии Керзона»: в стране победившего социализма «под новыми масками затаилась та же, прежняя капиталистическая сущность угнетения, подавления, эксплуатации, умело прикрытая научно разработанными методами пропаганды, внушения, создания пустых иллюзий». Это, впрочем, не означало структурной тождественности систем. Советский Союз был «заражен» будущим и — невзирая на позицию своей правящей и околоправящей элиты — еще мог стать зародышем низкоэнтропийного общества. Но космическая гонка была проиграна, Пражская весна подчеркнула отсутствие взаимного доверия внутри Варшавского договора, а системное «давление будущего» Соединенные Штаты научились обращать себе на пользу.

Это означало гибель антиэнтропийной культуры «шестидесятников», причем как в СССР, так и в США, и действительно запрещение «Часа Быка» практически совпало по времени с арестом Т.Лири и подавлением «первой революции сознания». К середине семидесятых на повестку дня уже встала проблема демонтажа двухполюсного мира, то есть возникла реальная угроза перехода даже не к моноцивилизации, а к монокультуре. Несколько спутал карты и на десятилетие растянул агонию советского социализма «энергетический кризис» 1973 года, спровоцированный активностью «экологистов» Римского клуба.

Назревало мировое воссоединение, но не на коммунистической, а на капиталистической основе. С одной стороны, это ликвидировало угрозу всеобщей войны и, что даже более существенно, позволяло снизить (в перспективе, практически до нуля) военные расходы. С другой — приводило к полной социальной замкнутости и, следовательно, неизбежному возрастанию социальной энтропии — инферно.

Вариант, конечно, не форсированный и в 1968 году далеко не очевидный, но И.Ефремов, рисуя Торманс, ориентируется именно на него. В девяностые — нулевые это сделает «Час Быка» неожиданно современным.

XX столетие характеризовалось резким увеличением роли информационных потоков в механизме управления. Сначала визуально-знаковый канал распространения новостей (газета) был дополнен аудиальным, притом функционирующим в реальном времени: этого оказалось достаточно для массового воспроизводства тоталитарных структур. Затем научились передавать и проецировать непосредственно на индивидуальное сознание целенаправленно сконструированные образы.

«Радиофицированное общество» обретает ряд неожиданных для своих создателей черт (например, потеря инстинкта самосохранения как индивидуального, так и национального) и оказывается способным на чрезвычайное напряжение сил. В обществе же «телевизионном» уровень социоглюонного взаимодействия [193] повышается настолько, что это приводит к погружению социума в целиком контролируемую властью искусственную информационную среду.

В рамках теории будущего нас будет интересовать механизм полного разрушения личности в сильных внешних полях. Речь идет о массовом и стойком воспроизводстве эффектов «Дня Победы», «первомайской демонстрации» или «осажденной крепости». Во всех случаях Власть индуцирует в психике обывателей свое Представление, образующаяся субличность становится доминирующей и начинает использовать внутреннюю энергетику перпациента. Случайные отклонения от такого порядка вещей могут быть ликвидированы в обычном порядке:

«Те, кто затаится, опустив глаза, — тайные враги планеты. Те, кто не сможет повторить гимна преданности и послушания, — явные враги планеты. Те, кто осмелится противопоставить свою волю воле Змея, подлежат неукоснительному допросу у помощников Ян Гао-Юара!».

Здесь мы вплотную подходим к модели информационного коллапса общества. В сильных и многоаспектных информационных полях социоглюонные силы формируют единый коллективный тоннель Реальности, причем смыслы, не согласующиеся со структурой тоннеля, перестают распаковываться и, следовательно, существовать. Такое общество теряет всякий потенциал к развитию и пребывает в неизменной форме до тех пор, пока не исчерпает конечные ресурсы [194].