Array Сборник статей - Псевдонимы русского зарубежья. Материалы и исследования

Что же касается «Кратких рассказов» Бунина, то они помещены в № 26 (1946 г.). На самом деле это № 36, т. к. первые десять номеров в общий счет не вошли [742].

Прегель намеревалась продолжать «Новоселье» (или что-то подобное ему) и далее, после его приостановки в 1950 г., о чем, в частности, писала А. Бахраху 3 марта 1952 г.:

А «Новоселье», Алик, будет еще следовать. Или что-нибудь в этом роде!.. [743]

Продолжения, однако, не последовало. Ю. Терапиано впоследствии писал, что вместе с закрытием «Новоселья» закатилась целая эпоха – завершилась «прежняя довоенная зарубежная литература, продолжавшая линию дореволюционной всероссийской литературы, с ее критериями вкуса, с ее традициями и отношением к делу писателя и поэта» [744].

«Новоселье» продолжало заведенную среди эмигрантских журналов еще в Париже традицию проведения «чаев» и «обедов». Первый такой обед был приурочен к выходу в свет № 1. Он проходил 19 февраля 1942 г. в одном из нью-йоркских отелей в присутствии примерно 100 человек. В информации об этом событии, которая появилась в самом журнале, сообщалось о том, что

С. Ю. Прегель огласила приветствия, полученные от друзей «Новоселья», и прочитала стихи, посвященные скитаниям зарубежных литераторов. В речах Б. Ярова, Л. Камышникова, Н. Задри, А Литтона и М. Слонима было указано, что перед «Новосельем» стоят широкие задачи и что журналу предстоит сыграть значительную роль в деле поддержки связи русских в Америке с родной культурой. В артистической программе вечера приняли участие г-жа Бел[л]а Рейн, спевшая частушки М. Железнова о сотрудниках «Новоселья», сопрано Татьяна Поберс, исполнившая ряд арий и романсов, и певец-гитарист И. Спивак. Все исполнители были награждены шумными аплодисментами.

Вечер привлек значительное число представителей литературы, искусства и общественности и прошел с большим подъемом, в дружеской, живой и непринужденной атмосфере [745].

Отношение Прегель к «Новоселью», рожденному, выпестованному и взращенному ею детищу, было по-матерински трепетным. Журнал стал центром ее вселенной, главным предметом неустанных забот и трудов.

Я работаю, как негр, над журналом, – пишет она 23 сентября 1945 г. своему давнему, еще по Берлину, приятелю, поэту В. Л. Корвин-Пиотровскому. – Помимо редактирования, почти всю техническую работу взяла на себя. Этим и держимся. Журнал растет [746].

В письме от 10 марта 1946 г. ему же:

Издавать русский журнал становится всë труднее: цены растут не по дням, а по часам. – Есть еще и другие привходящие обстоятельства… Только упорство и спасает [747].

Ростом своей популярности журнал был обязан поистине каторжной работе редактора, требовавшей железной выдержки, бесконечного терпения, напряжения всех душевных сил. «По-прежнему много работаю, прошибаю стенку лбом», – признается Прегель в письме к Л. Ф. Зурову от 25 сентября 1945 г. И добавляет: «Здесь пока еще можно дышать. Нет того озлобления, кот[орое] царит по ту сторону океана» [748]. О непростой битве за журнал пишет она и в письме к В. Н. Буниной от 21 декабря 1946 г.:

Интереса к литературе в США – никакого. (Я говорю о «русской Америке».) Не стоит себя обманывать. «Новоселье» с трудом завоевало себе друзей. Здешняя публика крайне недоверчива. Не мудрено – ее часто обманывали проходимцы, выдававшие себя за литераторов [749].

Однако вопреки трудностям, или, если процитировать редакционную заметку, открывающую 33 / 34-ю книжку «Новоселья» за апрель – май 1947 г., «преодолевая все многочисленные препятствия, стоящие на пути русского журнала за рубежом», Прегель упорно продолжала делать столь нужное и важное для того времени дело. Несмотря на свой по-женски мягкий характер, редактором она оказалась требовательным, строгим, порой даже суровым. Годы спустя К. Померанцев вспоминал, как София Юльевна говорила ему:

«Нужно заботиться не только о читателях, но и о сотрудниках, их уважать и за ними ухаживать, что не значит – печатать всë, что принесут. Мне если бы даже сам Толстой принес неподходящую для журнала вещь, я так бы ему и сказала и принесенного не напечатала бы». И, конечно, не напечатала бы, – заключает мемуарист [750].

Зорко оберегая интересы журнала, Прегель видела в нем сугубо суверенное творческое пространство, единичный текстовой феномен, на который ни у кого нет права посягать. По-видимому, не желая создавать прецедента, чтобы материалы, напечатанные в «Новоселье», воспроизводились где-то и кем-то еще, она стремилась предохранить их от перепечаток и дублирования. Именно этой стратегической задачей, нужно полагать, было продиктовано ее разгневанное письмо от 24 октября 1945 г. (с некоторым, впрочем, ощутимым налетом не до конца искренней разгневанности), адресованное в Париж П. Ставрову, тогдашнему председателю Объединения русских эмигрантских писателей [751]. Причиной письма послужило то, что парижская газета «Советский патриот» в № 45 от 31 августа 1945 г. перепечатала очерк Л. Зурова «Аушвиц», опубликованный в том же году в 21-й книжке «Новоселья». В этом письме Прегель писала:

Дорогой Перикл Ставрович, только что купила номер «Советского патриота» и к удивлению и ужасу увидела в нем рассказ Зурова «Аушвиц».

Очень прошу Вас передать всем, всем, всем , чтобы этого не делали. До США всë доходит, и журнал впервые за все эти годы выглядит глупо и смешно. Нам перепечатки не нужны. Об этом и речи быть не может! Не знаю, почему в Париже считают, что Америка отделена от «цивилизованного» мира.

Простите ради Бога за беспокойство, но Вы как председатель объединения должны мне в этом помочь. Позавчера написала Вам подробное письмо.

С самым искренним приветом

Ваша S. Pregel-Breyner [752]

Несмотря на то что за несколько дней до этого письма, 19 октября, она сама же сообщала В. Н. Буниной о читательском успехе «Аушвица», о том, что «газеты его перепечатали», и оценивала данный факт как исключительно положительный («Это хорошо. Такое должны все прочесть») [753], на уровне, так сказать, «официальном» охоту к заимствованиям из «Новоселья» следовало, на ее взгляд, с самого начала пресечь. Только этим можно объяснить несколько театрально обставленную («к удивлению и ужасу увидела») бурю в стакане воды, поднятую Прегель, поводом для которой послужила обычная в журналистской практике перепечатка материалов из другого газетного или журнального органа. Совершенно понятно, что «Советский патриот» никак не мог быть ею куплен «только что», о чем говорится в письме: между выходом газеты с очерком Зурова в свет и датой написания письма прошло почти два месяца. На самом деле о перепечатке «Аушвица» Прегель узнала от М. Слонима – трудно себе представить, чтобы кто-то взялся торговать главной просоветской газетой европейской диаспоры в США. Впрочем, и эта мелкая «хитрость», и весь противоречивый антураж письма не могут бросить тень на главную цель Прегель-редактора – сохранить в неприкосновенности уникальность «Новоселья».