Array Коллектив авторов - Гуманитарное знание и вызовы времени

Его книги выходили в серии «Лики культуры», «Российские Пропилеи», «Humanitas». Автором проекта этих серий и главным редактором является С. Я. Левит. Благодаря ее усилиям труды современного религиозного мыслителя оказались доступны широкому читателю. Перечислим монографии Померанца, опубликованные в России и выдержавшие не одно переиздание: «Выход из транса», «Страстная односторонность и бесстрастие духа», «Открытость бездне: Встречи с Достоевским», «Сны земли», «Дороги духа и зигзаги истории», «Собирание себя». Книги, написанные совместно с его супругой и единомышленницей З. Миркиной: «Великие религии мира», «В тени Вавилонской башни», «Работа любви».

Подлинное христианство сочеталось в Померанце с глубоким интересом к духовной жизни Индии и Китая, и никогда одно не противопоставлялось другому, не пыталось «выиграть» за счет другого. Померанц был обращен к самому корню бытия. Однако он помнил, что корни и ветви составляют одно целое. Он все время напоминал о единстве корня и раскинутых ветвей. Ближний Восток и Дальний, западное и восточное христианство – все это ветви одного дерева. Померанц призывал никогда не отделять ветвей от корня. Не потому ли он так любил выражение Георгия Федотова: «Мы не спрашиваем, какой вы веры, но какого вы духа».

Духовно развитый, но равняющийся на житейскую середину человек редко ставит перед собой подобную задачу. Он избирает какой-то один путь, ведущий в горний мир, и следует ему по мере своих сил. И все бы ничего, но подобный путь нуждается в мощных перилах, которые, к сожалению, нередко оказываются ближе человеческой душе, чем ступени лестницы, по которой она восходит. У каждой великой религии свои перила, но ступени, все более круто забирающие вверх, в конце концов приводят к одной на всех бездне, к вершине вершин. В какой-то момент (а вот его переживает далеко не каждый), перила обрываются, потому что за облаками в поручнях нет нужды. Меч, который принес Христос, обрушивается на перила иудаизма для того, чтобы явственней проступили ступени, ведущие к Отцу. Чудо, тайна и авторитет , о которых писал Ф. Достоевский в романе «Братья Карамазовы», это, по сути, и есть самый страшный вариант перил, которые уже не ведут к Истине, а ограждают от нее.

Подлинная тайна священна. Мы не можем увидеть ее извне, а только изнутри. В своей сказке «Грустный гном» Зинаида Миркина обнаруживает разницу между тайной и секретом. Тайна в отличие от секрета всегда открыта. Она вовсе не прячется, но она находится на той глубине, куда люди боятся или ленятся заходить. Легче идти по поверхности. Интересно взламывать замки и раскрывать секреты. Для раскрытия тайны не нужно никакого внешнего действия, нужно уметь войти внутрь, в глубину. В этой глубине всегда живет любовь. Но существует и подделка тайны, и тогда, под предлогом деятельной любви к людям, «протаскивается» идея тиранической власти над ними. Подлинное чудо преображает душу. Но существует и ложное чудо, которое лишь поражает воображение. Тайна как секрет, чудо как фокус и авторитет как вожжи – символы земной власти.

Померанц исповедовал тот Единый дух, причащаясь которому, нужно отпустить перила. На практике это означало отказаться от претензии на духовную исключительность твоего личного вероисповедания и в то же время не поддаться соблазну героического самоутверждения вне Бога. И если перила – это поверхностно понятое чудо и авторитет, замешанный на чванстве, то лестница – это опыт сердца…

В доме Померанца царит атмосфера благожелательного диалога: иконописные лики соседствуют с «туманной дымкой» дальневосточной живописи. Лики и «дымка» не теснят друг друга. Они с любовью друг в друга всматриваются.

Видный современный богослов Ганс Урс фон Бальтазар следующим образом прокомментировал ветхозаветный запрет: «Не делай себе никакого резного изображения Бога». «Следует оставить это место свободным и пустым, чтобы Бог мог наполнить его как Он того желает». Однако немецкий богослов противоречит сам себе, когда после фразы «Идолы, однако, бывают не только резными» утверждает, что: «Идолами, которые заслоняют Бога, могут быть практики вроде буддийской медитации…» [514]Из слов Бальтазара следует, что только чистая молитва христианина угодна Всевышнему.

Один из главных вопросов, который Померанц поставил перед собой и перед русской религиозной культурой, можно было бы сформулировать так: является ли уникальность учения Христа поводом поставить под сомнение уникальность других великих религий, в частности, таких, как буддизм или учение исламских суфиев? И дал ответ. Тот, кто любит Христа, не бросит камень в Будду. Тот, кто любит Христа, обнимет суфия как брата. Действительно, на Востоке негативное богословие, именуемое апофатическим, преобладает над позитивным, именуемым катафатическим.

Будда проповедует: «Есть, о отшельники, нечто неставшее, нерожденное, несотворенное. Ибо если бы не было неставшего, нерожденного, несотворенного, – где было бы спасение от страдания в мире ставшего, рожденного, сотворенного?» Померанц поясняет: «Будда ни разу не описывает ничего положительного. Никаких существ, о которых можно сказать, что этих существ нет, он не вводит. Но это требует привычки к высоким абстракциям» [515].

Ради очищения духовного ока дальневосточное религиозное мировоззрение в своем забвении слов и образов уходит далеко от наших понятий и представлений. Однако выводы, которые делаются на основании этого факта не в пользу буддизма, зачастую оказываются поспешными. Ведь мы вправе задать и другой вопрос. Не является ли гордыня вероисповедания, которую Померанц считал одним из самых тяжких духовных недугов, тем самым резным изображением Бога?

Понятие уникальности в мире высших ноуменов настоятельно требует расширительного толкования. Уникальный ноумен – это не единичный ноумен, и уж тем более не единственно верный, а ноумен, досмотренный до своего божественного корня, до самого Бога, как выразился бы Померанц.

Зинаида Миркина, откликнувшись на книгу американского монаха Томаса Мертона «Философия одиночества», ясно выразила свое отношение к личности Будды, и это отношение было их общим с Григорием Соломоновичем. «Когда-то в юности я прочла буддийскую легенду о Будде, голубке и тигрице. – Голубка прилетела к Будде, скрываясь от тигрицы, и Будда ее укрыл. Но к нему прибежала и тигрица, сказав: “Не я создала себя такой как есть, – питающейся мясом. Ты укрыл голубку. Скажи, чем мне кормить своих тигрят?” Тогда Будда отрезал кусок собственного тела и положил на одну чашу весов. На другую – голубку. Голубка перевешивала. Сколько бы кусков тела ни клал на весы Будда, голубка перевешивала. Тогда Будда сам встал на весы, и весы уравновесились» [516]. Каждое живое существо может быть уравновешено, т. е. спасено, только всем Буддой. Словом, речь идет о той полноте самоотдачи всего себя, которая проявилась и во Христе. Будда, жертвующий собой ради голубки, – это Христос, который отдает жизнь за своих овец.