Вячеслав Недошивин - Прогулки по Серебряному веку. Санкт-Петербург

Встретив в Феодосии Гумилева, Волошин сказал: «Со времени нашей дуэли прошло слишком много разных событий такой важности, что теперь мы можем, не вспоминая о прошлом, подать друг другу руки». Гумилев пробормотал что-то в ответ, и они пожали друг другу руки. Но Волошину зачем-то захотелось выговориться: «Если я счел тогда нужным прибегнуть к такой крайней мере, как оскорбление личности, - начал он объясняться, - то не потому, что сомневался в правде ваших слов, но потому, что вы об этом сочли возможным говорить вообще...» - «Но я не говорил, - крикнул Гумилев. - Вы поверили словам той сумасшедшей женщины... Впрочем... если вы не удовлетворены, то я могу отвечать за свои слова, как тогда...».

Кстати, требование Н.Гумилевым второго, а затем и третьего выстрела объясняется дуэльным кодексом. По нему отказ от выстрела или выстрел в воздух расценивались как оскорбление противника. М.Волошин после дуэли в письме А.Петровой сообщил: «Надо ли говорить, что я целил в воздух»... А Е.Дмитриева (Черубина) той же Петровой сразу после поединка написала: «Макс прямо сияет, он все время держал себя великолепно». А вообще, никакие кодексы ни до, ни после не могли заставить Волошина нанести вред не только человеку - злому зверю. Однажды в горах Крыма на него напала стая диких овчарок, которые, говорят, легко разрывают человека на части. «Как же ты отбился?» - спросили Волошина. «Не буду же я, в самом деле, драться с собаками! - ответил он. - Я с ними поговорил».

Этот факт поминают часто. Но факт, к сожалению, ничем пока не подтвержден; он был в письме Волошина к своему однокашнику в Берлин А.Ященко. Письмо читали многие, многие помнили его, но сам текст письма, увы, не дошел до нас.

Кстати, за год до «визита» Волошина в Кремль в той же квартире, только у жены Л.Каменева, заведующей Театральным отделом Наркомпроса, успеет побывать и М.Сабашникова - она после революции работала в секции театра для детей. Ее, в отличие от Волошина, даже угостят чаем с ломтиком хлеба из чашек с царскими коронами. А вообще Сабашникова довольно скоро окажется в эмиграции, жить будет в Штутгарте, умрет 2 ноября 1973 г., пережив Волошина ровно на сорок лет.

«Вырождение» - так называлась знаменитая книга венгерского психолога и политолога Макса Нордау, который в конце XIX в. утверждал: человечество движется к своему вырождению. Признаками его считал ущербность, апокалипсические предчувствия, национальное мессианство, рождение таких понятий, как «раса господ» и «сверхчеловек». Нордау считал «вырождение» болезнью, призывал бороться с ней, но подчеркивал - оно не противоречит таланту и даже гениальности. Больное сознание, невнятная музыкальность сумасшедшего, извращенные наклонности дегенерата-художника, в отличие от дегенерата-преступника, проявляются не в убийствах и разбое, а в том, что художник заражает общество своими опасными мечтами и стремлениями. Имел в виду Бодлера, Рембо, Верлена, Уайльда, Эдгара По, даже Метерлинка и Ибсена. А Верхарна вообще называл «нравственным кретином». От них, писал, «нравственно подташнивает», и считал, что общество должно защищаться от такой литературы. Русский декаданс в литературе - это прежде всего символизм. Весь Серебряный век вышел из него. В поэзии первыми символистами стали Д.Мережковский, К.Бальмонт, В.Брюсов, З.Гиппиус. И - Ф.Сологуб.

На авторство псевдонима Сологуба претендовал и критик Аким Волынский. Выступая в 1924 г. на собрании по случаю сорокалетия творческой деятельности Ф.Сологуба, он со сцены театра сказал: «Примите, дорогой друг, приветствие от вашего литературного крестного отца. Мне выпало на долю дать вам псевдоним, который прославил вас в литературе...».

Семья Тетерниковых, когда Феде было четыре года, жила на Могилевской улице ( Лермонтовский пр., 19), потом - в Минском ( Минский пер., 3), Прачечном ( Прачечный пер., 10) и Климовом ( Климов пер., 7) переулках. Мать - прачка у господ. Отец - портной, крепостной малоросс. Дед, по слухам, был внебрачным сыном некоего помещика Иваницкого из Полтавской губернии, про деда говорили, что видно было - он «не из простых мужиков»...

М.Павлова, написавшая книгу о Ф.Сологубе, утверждает, что после смерти матери сестра поэта, Ольга, «взяла на себя роль “женщины-палача”», то есть стегать розгами будущего классика стала уже она. Так что слова о том, что она «побаивалась» брата, видимо, надо «делить на два», как говорят ныне. Но любили они друг друга, несмотря на это, беззаветно. Сологуб после смерти сестры напишет в одном из писем: «С сестрой была связана вся моя жизнь, и теперь я словно весь рассыпался и извеялся в воздухе. Как-то мне дико, что умер не я ...» (курсив мой. - В.Н.).

Писательница и художница Е.Данько, последняя любовь поэта, пишет в воспоминаниях, что для Сологуба было характерно «использование не жизненных материалов и наблюдений, а литературных, уже созданных, уже готовых образов». Сам Сологуб в письме к А.Измайлову еще до революции высказался однозначно: «Если бы я только тем и занимался, что переписывал бы из чужих книг, то и тогда мне не удалось бы стать плагиатором, и на все я накладывал бы печать своей достаточно ясно выраженной литературной личности». Потом вообще скажет фразу, на первый взгляд ошеломляющую: «Новым Пушкиным будет только такой поэт, который беззастенчиво и нагло обворует всех своих современников и предтечей».

До встречи с Ф.Сологубом А.Чеботаревская давала частные уроки, служила в Статистическом комитете, писала, переводила, бегала по редакциям и конторам. С 1902 г. училась в Париже в Русской Высшей школе общественных наук. Вернувшись в Петербург в 1905 г., стала работать в редакции «Журнала для всех». Кстати, первой в России перевела роман «Красное и черное» Стендаля. А весной 1907 г. задумала подготовить книгу автобиографий писателей. С мнительным, обидчивым Сологубом сходилась, кажется, сложно. Подруга ее, уже знакомая нам В.Щеголева, писала ей 26 июля 1908 г.: «Рада за Вас, моя хорошая, ничего, что трудно подчас уступать, без этого нельзя, одинаковых индивидуальностей нет, а Сологуб - слишком крупная и положительная сила... Его нужно любить, и он стоит этого... Может быть, только к 30 годам мы и научаемся по-настоящему ценить людей»... Короче, осенью 1908 г. Чеботаревская окончательно переезжает к Сологубу. Официально мужем и женой они станут только в 1914 г.

Маскарады у Сологубов были регулярны и, в духе времени, довольно свободны. Скажем, 3 января 1910 г. Ф.Сологуб, собрав писателей на костюмированный бал, сам нарядился в костюм римского сенатора, Волошин оделся тибетцем, Толстой - Вакхом в леопардовой шкуре, а Тэффи - вакханкой (более обнаженной, чем одетой, как отмечает Фидлер). «Она столь цинично позволяла касаться различных частей ее тела и сама столь бесстыдно хватала других, что я, - пишет о Тэффи Ф.Фидлер, - был безмерно счастлив оттого, что не взял с собой дочь. В разных углах дивана сидели и обнимались парочки, не преступая, впрочем, запретной черты; особенно привлекали внимание актер Нувель с женой А.Толстого. Потемкин в черном трико, худой и долговязый, катался по полу возле женских ног, он стоял на руках и тянул ноги кверху, стараясь держать их ровно... целую минуту кружился вокруг своей оси, как волчок». Ужин, добавляет не без разочарования Фидлер, подали только в пять утра, и он оказался столь скудным, что многим ничего не досталось...