Марк Уральский - Горький и евреи. По дневникам, переписке и воспоминаниям современников

Квартира Горького имеет вид музея или лавки старьевщика…» Тут же встречается упоминание о том, что Алексей Максимович скупает «порнографические альбомы». <���…> …при расследовании антикварного дела доказательств личной корысти Горького добыть так и не удалось <���…>. Неудача с компроматом главу Петросовета, видимо, не слишком огорчила, так как внакладе он не остался. Во-первых, коллекция Плуме была конфискована, т. е. досталась государству задарма. Во-вторых, Григорию Евсеевичу удалось хорошо поживиться за счет Агафона Фаберже, <���у которого чекистами была изъята> огромная коллекция почтовых марок и свыше 1700 драгоценных камней… <���…> взято много старинных икон в дорогих окладах, тонкой работы фигурок из разных камней, несколько небольших картин, гравюр и миниатюр. <���…> Фаберже попал в концлагерь, устроенный в Чесменской богадельне. 44-летний моложавый мужчина через год вышел оттуда седовласым старцем. До самой смерти он не мог понять, в чем он был повинен. Ведь его оценку коллекции Плуме подтвердили сотрудники Оценочно-антикварной комиссии и Наркомпроса, а устройство завтраков и обедов для крупных клиентов практиковал любой уважающий себя антиквар… Горького и К° по антикварному делу даже не допрашивали. Нет никаких сведений о том, узнал ли Ленин о съеденных ими кулебяках. В начале 1920 года Луначарский официально разрешил Горькому для пополнения экспортного фонда скупать частные коллекции. Члены горьковской комиссии также не пострадали. <���…> …В 1920 году <���они> отбыли с секретным заданием в Европу. Они должны были наладить контакты с тамошними антикварами. М. Ф. Андреева уехала вначале в Швецию, а затем перебралась в Берлин, где помогала устраивать аукционы по распродаже антиквариата и музейных ценностей (в том числе и шедевров Эрмитажа), которые она презрительно называла «старьем» и «хламом»… [БЕЛОУСОВА].

Зиновьев, посещая, как бы по-дружески, посиделки на квартире Горького и в тоже время постоянно ставя палки в колеса его активности по спасение как культурных ценностей, так и «мозга нации» — русской интеллигенции. Можно полагать, что таким образом он утверждал свое видение отношений в связке «советский вождь (власть) — художественная интеллигенция». Конфликты Горького с Зиновьевым и другими петроградскими большевиками, выступавшими в суровые годы Гражданской войны против его «буржуазной мягкотелости», стали привычной рутиной. Горький кипятился и ездил в Москву жаловаться лично Ленину, а то и Троцкому, который, будучи сам недюжинным литератором и историком культуры, по-видимому, доброжелательно выслушивал жалобы Горького. Верховным арбитром во всех этих разборках все же выступал Ильич, как правило, бравший сторону Горького. Однако на деле многие обещания Ленина, касающиеся жизни тех или иных лиц, за которых ходатайствовал Горький, оказывались на лишь ничего не значащими словами в утешение старого друга. Все эти люди оказались расстрелянными в застенках ВЧК. Как пишет Екатерина Желябужская:

Очень тяжелое впечатление произвел на него расстрел великих князей Павла Александровича, Николая и Сергея Михайловичей. <���…> Пистелькорст, морганатическая жена Павла Александровича, обратилась к Алексею Максимовичу, он даже специально ездил в Москву за помилованием, уговаривал Ильича — а их расстреляли в ночь, когда он ехал из Москвы в Петроград. Председатель Чека, в то время, кажется, т. Медведь, предвидя результат ходатайства Алексея Максимовича, привел приговор в исполнение, не дожидаясь, пока он вернется. Я помню утро, когда это случилось: маму <���М. Ф. Андрееву> вызвала к телефону Пистелькорст, и я слышала, как мама говорила: «Да нет, уверяю вас, что этого быть не может. Алексей Максимович только что вернулся из Москвы, Владимир Ильич обещал…» Еще более тяжелое впечатление произвел на Алексея Максимовича расстрел Николая Гумилева. <���…> С Гумилевым, как говорил мне Женя (Е. Г. Кякист, племянник М. Ф. Андреевой) <���…> повторилось то же, что и с великими князьями: Алексей Максимович поехал в Москву, уговорил Ильича, а Гумилева расстреляли до его возвращения с помилованием… [БЕЛОУСОВА].

Не исключено, что во всех этих эпизодах «заступничества» Горького, который тогда еще не вполне осознавал, что «если враг не сдается, то его уничтожают» [125] Символическое название статьи Горького, опубликованной в газете «Правда» 15 ноября 1930 года. , была задействована все та же лицемерная схема «псевдопомощи» Вождей революции, описанная выше на примере отношения Льва Каменева к отдельным просителям. Ходасевич, однако, полагает:

что Ленин старался прийти ему на помощь, но до того, чтобы по настоящему обуздать Зиновьева, не доходил никогда, потому что, конечно, ценил Горького, как писателя, а Зиновьева — как испытанного большевика <���и безоговорочно преданного ему лично человека — М. У.>, который был ему нужнее [ХОДАСЕВИЧ (III). С. 228].

Лев Троцкий в этой связи пишет:

свою заботу о товарищах Ленин подчинял интересам дела, — того самого, которое и собрало вокруг него товарищей, — это-то уж совершенно бесспорно. От такого сочетания деловой заботы с личным участием внимание к человеку отнюдь не делалось менее человечным, а политическая целеустремленность Ленина становилась еще более напряженной и, так сказать, полнокровной. Не видя этого, Горький явно не понял судьбы многих своих ходатайств перед Лениным за того или другого из «пострадавших» [ТРОЦКИЙ (IV)].

У других большевистских вождей, несмотря на то, что все они не очень любили персонально друг друга, а Зиновьева в особенности, заступнические акции Горького тоже вызывали неодобрительное раздражение, о чем косвенно свидетельствует все тот же Троцкий:

Пострадали от революции, как известно, многие, и ходатайств Горького было тоже немало, в том числе и вовсе несуразных. Достаточно вспомнить, например, аляповато-высокопарное предста-тельство Горького за социалреволюционеров во время большого московского процесса [ТРОЦКИЙ (IV)].

Поэтому обстановка вокруг Горького все время была накаленной. По воспоминаниям В. Ходасевича, в личном разговоре, такая влиятельная во властных структурах персона, как Каменева, прямо сказала ему:

Удивляюсь, как вы можете знаться с Горьким. Он только и делает, что покрывает мошенников — и сам такой же мошенник. Если бы не Владимир Ильич, он давно бы сидел в тюрьме! [ХОДАСЕВИЧ (III). С. 226]

Со своей стороны, Зиновьев, ощущая себя полновластным хозяином в своей петроградской вотчине,

не унимался. Возможно, что легкие поражения, которые порой наносил ему Горький, даже еще увеличивали его энергию.

<���…>