Нина Демурова - Льюис Кэрролл. Очерк жизни и творчества

В переводе П. С. Соловьевой место это передано, как нам кажется, чрезвычайно удачно:

— Моя история — печальная история, — произнесла Мышь, вздыхая, — но она полна самых интересных приключений, в которых я проявила много чувства и большое самопожертвование. Узнав ее, вы не назовете меня хвастуньей, прибавила она, обращаясь к Алисе.

— Я уверена, что ваша история очень интересна, — сказала Алиса, невольно глядя на хвост Мыши, — но название Хвастуньи все-таки очень к вам подходит, и я не понимаю, почему вы не хотите, чтобы я вас так называла.

Она продолжала смотреть на хвост Мыши в то время, как та начала говорить, так что рассказ представился ей в следующем виде…

П. С. Соловьева вводит в текст замечание о мужестве и самоотверженности Мыши; это короткое добавление дает ей возможность построить смешной смысловой ряд: «хвастунья — хвостунья — хвост». Переход к фигурному стихотворению идет естественно и без напряжения. А. Н. Рождественская использует тот же ряд, пропуская, правда, при этом среднее («хвостунья») звено.

Мы попытались решить эту проблему по-своему, введя в смысловой ряд, исходящий из «хвоста», свое «производное»:

— Это очень длинная и грустная история, — начала Мышь со вздохом.

Помолчав, она вдруг взвизгнула:

— Прохвост!

— Про хвост? — повторила Алиса с недоумением и взглянула на ее хвост. — Грустная история про хвост?

И, пока Мышь говорила, Алиса все никак не могла понять, какое это имеет отношение к мышиному хвосту. Поэтому история, которую рассказала Мышь, выглядела в ее воображении вот так…

В работе над переводом Кэрролла на помощь нам пришла и так называемая детская этимология. Ведь дети слышат слово «детским» ухом; оно предстает перед ними во всем богатстве своих первоначальных связей, еще не стершихся от ежедневного употребления. Именно в этом — в умении слышать слово, как его слышат дети, — заключается одна из причин истинной оригинальности Кэрролла.

На «детской» этимологии построен и диалог в «Безумном чаепитии» (гл. VII «Страны чудес»).

— И надо вам сказать, что эти три сестрички жили припиваючи, рассказывает Соня.

— Припеваючи ? — переспросила Алиса. — А что они пели ?

— Не пели , а пили, — ответила Соня. — Кисель, конечно.

Здесь, конечно, следует дать пояснение: кэрролловское treacle мы заменили в своем переводе на «кисель» — это слово гораздо ближе русским детям, многие из которых, вероятно, и не знают, что такое «патока», да к тому же «патока» не вызывает в нашем сознании никакого «этимологического ряда». А «ряд» этот необходим — ведь сестрички Элси, Лэси и Тилли жили на дне колодца… с патокой — по-английски, с киселем — по-русски.

— Я не понимаю, — осторожно спросила Алиса. — Как же они там жили?

— Чего там не понимать, — сказал Болванщик. — Живут же рыбы в воде. А эти сестрички жили в киселе! Поняла, глупышка?

— Но почему? — спросила Алиса.

— Потому что они были кисельные барышни.

Кисейные весьма близко по звучанию к кисельным — отсюда некое звено к киселю.

«Детская» этимология приходит на помощь и тогда, когда известное речение понимается буквально, «реализуется». Льюис Кэрролл, сохранивший, как никто, незамутненность детского взгляда, делает это особенно часто и охотно. Он «реализует» метафору, понимая ее прямо и буквально. Приведем всего один пример, хотя в книге их десятки.

«Would you — be good enough» — Alice panted out, after running a little further, «to stop a minute — just to get — one’s breath again?»

«I am good enough», the King said, «only I’m not strong enough. You see, a minute goes by so fearfully quick. You might as well try to stop a Bandersnatch!».

В переводе мы «реализовали» сочетание «присесть на минутку».

— Будьте так добры… — проговорила, задыхаясь, Алиса. — Давайте, сядем на минутку… чтоб отдышаться немного.

— Сядем на Минутку? — повторил Король. — И это ты называешь добротой ! К тому же Минутку надо сначала поймать. А мне это не под силу! Она пролетает быстро, как Брандашмыг! За ней не угонишься !

Глава «Зазеркальные насекомые» построена на остроумной игре названиями различных насекомых. Кэрролл изобретает «зазеркальные параллели» для трех всем знакомых, обыденных насекомых. Под его магическим пером оживают забытые, стершиеся значения, для которых он придумывает забавные пары. Horse-fly превращается в Rocking-horse-fly; Dragon-fly в Snapdragon-fly; Butterfly в Bread-and-butterfly.

Как всегда, Кэрролл по-своему последователен и логичен в своих бессмыслицах. Зазеркальные насекомые — это результат «наложения», «склейки посередине» двух «биномов» с одним общим членом. Вот как это происходит:

a — b «накладывается», «склеивается» с b — c общим, средним звеном b, образуя «цепочку» a — b — c .

Horse-fly (слепень) при «склейке» с Rocking-horse (качалка) дает «цепочку» Rocking-horse-fly. Butterfly при «склейке» с Bread-and-butter дает «цепочку» Bread-and-butterfly; Snap-dragon и Dragon-fly дает Snap-dragon-fly. Случай со Snap-dragon, пожалуй, требует некоторого пояснения. Snapdragon (или flapdragon) — название веселой игры, которую в прошлом веке устраивали обычно на рождество. В большое мелкое блюдо или миску наливали бренди, бросали туда изюминки и зажигали его. Нужно было выхватить из голубого огня изюминки и съесть. Эта игра и называлась snapdragon. Вот почему у зазеркального насекомого Snap-dragon-fly все признаки связаны с рождеством: тело у него из сливового пудинга, крылышки из листьев остролистника, голова — из горящей изюминки. И ест он пудинг и сладкий пирог, и гнездо вьет в коробке с рождественскими подарками.

Точно так же и признаки двух других зазеркальных насекомых связаны с новым, «наложенным» компонентом. Rocking-horse-fly вся деревянная, а перелетает с ветки на ветку, только если как следует раскачается. Ест она опилки, запивая их древесным соком, и сверкает и липнет к рукам, словно только что выкрашенная лошадка-качалка.

Мы постарались сохранить в переводе двучлены a — b и b — c , дающие при наложении новое имя-«цепочку» a — b — c . Схема эта по-русски, правда, осложняется — ведь английские слова, компоненты «цепочки» a — b — c , не отяжелены никакой грамматикой. По-русски это, увы! недостижимо. Там, где у Кэрролла «цепочка» слов, нам приходится использовать «цепочку» морфем.

— А каким насекомым у вас радуются? — спросил Комар.

— Я никаким насекомым не радуюсь, потому что я их боюсь, — призналась Алиса. — По крайней мере, больших. Но я могу вам сказать, как их зовут.

— А они, конечно, идут, когда их зовут? — небрежно заметил Комар.

— Нет, кажется, не идут.

— Тогда зачем же их звать, если они не идут? […] Значит, какие у вас насекомые?

— Ну, вот, к примеру, есть у нас Бабочка, — сказала Алиса и загнула на руке один палец.