Владимир Соловьев - Красота как преображающая сила [сборник]

По-видимому, это исключается известным приключением в Египте, которое при сильной любви было бы психологически невозможно.

Если скажут, что эти слова боговдохновенны, то это будет не возражение, а только перевод моей мысли на теологический язык.

Я называю половою любовью (за неимением лучшего названия) исключительную привязанность (как обоюдную, так и одностороннюю) между лицами разного пола, могущими быть между собою в отношении мужа и жены, нисколько не предрешая при этом вопроса о значении физиологической стороны дела.

Наше «общество», а в том числе и светские дамы, с восхищением читали эти произведения, в особенности «Крейцерову сонату»; но едва ли хоть одна из них после этого чтения отказалась от какого-нибудь приглашения на бал, – так трудно одною моралью, хотя бы и в совершенной художественной форме, изменить реальное действие общественной среды.

См. у Binet («Le fetichisme en amour»), также Krafft-Ebing («Psychopathia sexualis»).

См. у Binet («Le fetichisme en amour»), также Krafft-Ebing («Psychopathia sexualis»).

По поводу недавних толков о смерти и страхе смерти нужно заметить, что кроме страха и равнодушия – одинаково недостойных мыслящего и любящего существа – есть и третье отношение – борьба и торжество над смертью. Дело идет не о своей смерти, о которой нравственно и физически здоровые люди, конечно, мало заботятся, а о смерти других, любимых существ, к которой беспристрастное отношение для любящего невозможно (см. Ин. XL, 33–38).

Резигнация в этом отношении была бы требованием разума только в том случае, если бы смерть человека была абсолютно неизбежным исходом. Но это всегда лишь предполагают, но никогда не доказывают, и не без причины, ибо доказать это невозможно. Что при известных условиях смерть необходима, об этом, конечно, нет спора; но что эти условия суть единственно возможные, что их нельзя изменить и что, следовательно, смерть есть необходимость безусловная , – для этого нет даже тени разумного основания.

От греч. сизигия – сочетание. Я принужден ввести это новое выражение, не находя в существующей терминологии другого, лучшего. Замечу, что гностики употребляли слово «сизигия» в другом смысле и что вообще употребление еретиками известного термина еще не делает его еретическим.

Die natürliche Ordnung der Platonischen Schriften, dargestelll von Dr. Eduard Munk, Berlin, 1857.

Разумеется посещение родительской могилы.

Определенное и, очевидно, намеренное указание в «Федоне»: «Платон же был болен».

Разумеется, принуждение нравственное: формального законного преследования против учеников Сократа не предпринималось, но они не могли рассчитывать на свободную проповедь его идей.

Поучительно сравнить с этим прощальную беседу Христа с апостолами в Евангелиях.

В первоначальных религиозных воззрениях греков δαίμων и ηϱως имели вообще одно и то же значение.

Весьма употребительный термин у св. Макария Египетского, св. Афанасия Александрийского, св. Григория Богослова и др.

Части этого сочинения написаны в разное время, но как целое оно несомненно принадлежит к той эпохе в жизни философа, о которой у нас речь, – между эротическим подъемом и неудачными политическими попытками в Сицилии.

Вот это трижды тройное деление:

Все курсивы в этой статье принадлежат мне.

Из слов, сказанных на могиле Достоевского 1 февраля 1881 г.

В томе I Собр. соч. Достоевского, приложения, с. 69 и 67.

Всякая подробность, взятая отдельно, сама по себе, нереальная, ибо реально только все вместе, к тому же реалист художник все-таки смотрит на реальность от себя, понимает ее по-своему, и, следовательно, это уже не есть объективная реальность.

В сравнении с Обломовым и Фамусовы, и Молчалины, Онегины и Печорины, Маниловы и Собакевичи, не говоря уже о героях Островского, все имеют лишь специальное значение.

Хотя Тургеневу принадлежит слово «нигилизм» в общеупотребительном его значении, но практический смысл нигилистического движения не был им угадан, и позднейшие его проявления, далеко ушедшие от разговоров Базарова, были для автора «Отцов и детей» тяжкою неожиданностью.

Это та же самая тема, как в «Les Miserables» Виктора Гюго: контраст между внутренним нравственным достоинством человека и его социальным положением. Достоевский очень высоко ценил этот роман и сам подвергся некоторому, хотя довольно поверхностному, влиянию Виктора Гюго (склонность к антитезам). Более глубокое влияние, помимо Пушкина и Гоголя, оказали на него Диккенс и Жорж Занд.

Наивная, собственно, со стороны Достоевского, которому пути социального переворота представлялись в весьма неопределенных чертах.

Данилов – студент Московского университета, убивший и ограбивший ростовщика, имея при этом какие-то особые планы.

Главную мысль, а отчасти и план своего нового произведения Достоевский передавал мне в кратких чертах летом 1878 г. Тогда же (а не в 1879 г., как сказано по ошибке в воспоминаниях Н. Н. Страхова) мы ездили в Оптину пустынь.

Из сказанного, мне кажется, ясно, что дело идет не об уступках и компромиссах во внешней борьбе (церковно-политической и национальной), а об устранении внутренней причины этой борьбы через духовное примирение на почве чисто религиозной. Пока религиозное внутреннее единство не восстановлено, до тех пор политическая и национальная борьба остается в своих правах.

Псевдоним.

Так как опрометчивая редакция «Мира искусства» ошибочно упрекала меня, будто в целях осмеяния г. Розанова я обрезал его изречение, то я должен обратить внимание читателя на следующие страницы, где все рассуждение почтенного оргиаста выписано целиком во всей своей неприкосновенной прелести. А делать это два раза я считал и считаю излишеством.

Курсив мой. – В. С.

То же.

Курсив мой. – В. С.

То же.

Курсив мой. – В. С.

Разумеется, ночь, после которой Гоголь в первый раз пришел к Пушкину и услыхал от его слуги этот ответ. Почему г. Розанов считает эту ночь звездною – совершенно неизвестно.