Максим Кантор - Чертополох и терн. Возрождение Возрождения

Гораздо действенней в России оказалась крестьянская анархическая утопия Чаянова, своим возникновением обязанная, как и идеология «эсеров», — народникам. Чаянову и народникам предшествовала история и практика староверов, «бегунов», легенды о граде Китеже, поиски Китежа литераторами, отношение к никонианству как к возможно лучшему, чистому пути Церкви; общины «молокан» и «хлыстов», мистические стихотворения Клюева, — все это Чаянов обобщил в ясной программе.

Поскольку Чаянов и его концепция крестьянской республики имеют прямое отношение к Петрову-Водкину, надо сказать чуть подробнее об этом повороте социальной мысли. Идеология так называемых народников предлагала реформировать по примеру крестьянской общины устройство всей страны; тем самым народники оспорили как Маркса, так и идею интернационала пролетариев. И как же «пролетарии» России могут соединиться с пролетариями всех стран, если пролетариата в России практически нет? Ну, допустим, немногие пролетарии Петербурга соединятся, а остальным людям что делать? Ткачев считал, что российская государственность не имеет социальной опоры вообще и если радикалы создадут общинное ядро наподобие крестьянской артели, то такого рода община-коммуна станет прообразом всего государства. Михайловский спорил и с Марксом, и с тем, что в Россию «должна быть целиком пересажена “Европа”»; славянофилы-народники утверждали (собственно, в этом следовали тексту самого Маркса), что закон о трех базисах экономической жизни выведен из европейской истории, — значит, не может быть использован в России. А Россия, согласно Михайловскому, должна ориентироваться на «общинно-артельный» дух русского народа, не нуждается в капиталистическом этапе истории. Бакунин полагал, что в русском народе существует собственный идеал свободы, русский человек (имеется в виду крестьянин, рабочего класса попросту не существует) свободен — «по инстинкту». Совокупность этих народнических взглядов, понятая как отрицание марксизма, урбанизма, прогресса и, соответственно, отрицание западничества, могла бы импонировать государственной власти — но народники звали к революции, как и марксисты; из программы народников родилась партия социалистов-революционеров (так называемых эсеров), наиболее влиятельная партия в дореволюционной России. Испанский анархо-синдикализм, создавший автономные сельские хозяйства и противопоставивший свою программу — модернизированной монархии, еще не заявил о себе, но концепция народников и социалистов-революционеров уже прозвучала: крестьянская-сельскохозяйственная община versus империя.

Советская власть (она себя называла: «рабоче-крестьянская власть»), уничтожившая деревню ради создания квазипролетариата, провозгласила существование гомункулуса — рабочего — выходца из крестьян, ставшего городским служащим, а затем и интеллигентом. При всей утопичности (или лживости, определение зависит от взгляда на реальность) такой конструкции Петров-Водкин ее воплощает. Смотри художник чуть пристальнее, он увидит, что условного «рабоче-крестьянского» сознания не существует, но «пролетариат» искусственным образом создают из крестьянства, которое обречено. Однажды Петров-Водкин это именно и увидел, но не сразу.

Параллельно с его «рабоче-крестьянским» героем существует герой Чаянова и описанная им (см. книгу Чаянова «Путешествие моего брата Алексея в страну крестьянской утопии») возможность устройства страны как крестьянской общины. «…мы считаем государство одним из устарелых приемов организации социальной жизни, и 9/10 нашей работы производится методами общественными (…) кооперативы, съезды, лиги, газеты, другие органы общественного мнения, академии и, наконец, клубы — вот та социальная ткань, из которой слагается жизнь нашего народа как такового». Чаянов рассчитал так, что Россия, ставшая крестьянской республикой, к 1984 г. (сопоставление с Оруэллом случайно, но символично) будет вместе с Германией двумя богатейшими государствами Земли. Их союз гарантирует мир на планете. Любопытно, что первыми противниками Чаянова стали не большевики (легко заметить, что план Советов Ленин использовал, — впрочем, стремительно сделал Советы формальными), но меньшевики — следовавшие марксизму буквально.

В дальнейшем судьба Чаянова, его крестьянской утопии, Трудовой крестьянской партии, к которой он принадлежал, сложилась плачевно — политика коллективизации решила их судьбу; интересно, что анархист Чаянов был обвинен в «злобном эсерстве».

Искусство Петрова-Водкина идеологично в том лишь смысле, что утопично: он описывает проект общества; поскольку проект совпадает с его личной биографией, говорит художник убедительно. Ссылка в автобиографии на «ушкуйников» (вольных волжских людей) многое значит: советская власть представляется художнику братством вольных людей, своего рода Нижегородской республикой; в этом он совпадает с Чаяновым. В 1918 г. Петров-Водкин пишет эскизы к двум панно: «Микула Селянинович» и «Степан Разин» — вместе они представляют концепцию нового русского мироустройства. Застолье ушкуйников на астраханском струге поражает изобилием — арбузы, в голодном Петрограде видеть такое поразительно; в своих поздних скупых на предметы натюрмортах Петров-Водкин изображает пролетарский аскетизм, но пока мечтал о крестьянской воле — ему грезилось изобилие. Вольная ватага Разина некоторое время дразнит воображение анархистов, но с течением времени советская идеология обтесала образ разбойника под требуемый размер. Писатель Злобин, который начинал как последователь Чаянова и предлагал «дать большевикам угол на Урале, пусть там экспериментируют с пролетариатом» (за вольнодумство был сослан на три года), раскаялся, и в 1951 г. его роман «Степан Разин» изображает героя с надлежащими классовыми взглядами.

Петров-Водкин линии партии не соответствовал (или соответствие было искренним, ситуативным), художник менялся органически, в 1917 г. художник рассуждал о «капиталистической республике» как о будущем России (см. свидетельство Пришвина). Впрочем, как волжский крестьянин, он рассказывает о жизни своих героев с наигранной простотой, которая вырабатывается у осторожного мужика. Вероятно, к концу жизни Петров-Водкин в утопии рабоче-крестьянской власти разочаровался; однако религиозность мешала сделать окончательный вывод: он создал своего рода советский иконостас, существующий помимо реальности. Творческая биография началась с того, что Петров-Водкин принес писателю Горькому поэму философского содержания, написанную под влиянием Толстого (народническую — в этом пафос толстовства). Горький отвратил юношу от литературы; Петров-Водкин вернулся к сочинительству смертельно больным, написал автобиографическую трилогию.