Максим Кантор - Чертополох и терн. Возрождение Возрождения

Силой, ведущей страну к конституционной монархии и парламентской республике, стало офицерство — и в этом сказалось влияние Наполеона. Генерал Бонапарт показал, что в начале XIX в. стражи (если использовать дефиниции «Республики» Платона) взяли на себя функцию философов и поэтов. Вслед за Наполеоном, утверждавшим, что конституцию можно принести вооруженной рукой, формируется своего рода просвещенный армейский интернационал. В Испании, Португалии, Италии, Греции, России, Венесуэле, Новой Гренаде и Мексике складываются «прогрессивные хунты»; причем в силу профессиональных перемещений и дислокаций возникает своего рода армейский интернационал, ориентированный на наполеоновский опыт. Армейская реформа, происходившая повсеместно в конце XVIII в., превращала армию в часть общества, отказываясь от наемников. В «Духе законов» (ч. XI, гл. 6) Монтескье пишет о том, что армия должна стать народом, как это было в Риме до Мария, дабы не притеснять население, а разделять его заботы. Но, став частью общества во время революции (с 1793 г. введен закон о всеобщей воинской повинности, и армия делается народной), армия становилась привилегированной частью общества: служба на благо Отечества поднимает мужчину в глазах сограждан. Затем, в военизированной империи Наполеона, постоянно находящейся в походе, армия обособилась от общества; но уже иначе, чем прежде, — уже не в качестве наемников, но как самая передовая страта. Часть общества — и самая передовая его часть — осознает себя, как общественную силу.

Альфред де Виньи в книге «Неволя и величие солдата» формулирует комплекс проблем, который встал перед военным в те годы: «Необходимо тщательно определить те случаи, когда военному дозволено будет рассуждать, а также установить, до каких должностных степеней ему следует предоставить свободу суждения, а с нею — возможность поступать по совести и справедливости (…) Хочется, чтобы раз навсегда был положен строгий предел чрезвычайным распоряжениям, отдаваемым армии той самой Верховной властью, которая на протяжении нашей истории столь часто оказывалась в недостойных руках. Пусть никогда не сможет кучка проходимцев, которая дорвалась до диктатуры и опирается на закон, столь же кратковременный, как ее царствование, превратить в убийц четыреста тысяч человек, наделенных чувством чести». Эти слова Виньи могут служить эпиграфом к истории батальонов Риего или восстанию декабристов. Чувство офицерской чести в некий момент (этот момент настал во время торжества Священного союза) делается важнее гибкой позиции либерала-патриота. Уцелевшие ветераны старой гвардии Наполеона примыкали к итальянским карбонариям и к повстанческой армии Риего — не парадокс ли: карбонарии и испанские герильяс сражались против них десять лет назад. М. Миров в статье «Симон Боливар и Кодекс Наполеона» показывает, как Боливар использует Кодекс Наполеона, укрепляя пошатнувшийся авторитет.

Термин «армейский интернационал» звучит странно, если не дико; однако это не первый военный интернационал Европы, существующий поверх границ; таким интернационалом, отстаивающим феодальный уклад, был сам Священный союз, а первый интернационал такого рода сложился во время Крестовых походов. Интернационал Крестовых походов сыграл роль просветительскую, несмотря на жестокую и схоластическую концепцию деятельности. Пронизав национально замкнутые государства общим движением, крестоносцы — помимо прочего — пробудили интернациональную готику Европы, создав прецедент общего дела, внятного в Португалии и Англии одновременно. Стрельчатые арки и, как более мелкая деталь, аркбутаны, ставшие базовой характеристикой готики, еще до Византии появились в ранних сирийских храмах. Проникая через Сицилию, Венецию, Испанию в Центральную Европу, готическая пластика стала доминантной, и в этом, среди прочих факторов, есть заслуга Крестовых походов. Сказанное ни в коем случае не должно умалить лидирующую роль аббата Сюжера — о чем сказано в соответствующих главах, — для данного рассуждения существенно то, что ответом на Священный союз стала интернациональная прогрессивная хунта.

Поновление веры и социального уклада через военный поход — один из исторических алгоритмов европейской истории. Наполеон оживил тот принцип, который связывает движение цивилизации с военным походом, — на этот раз армейский интернационал пожелал изменить уклад Вестфальского мира и принципы Священного союза. Нет причин обольщаться «прогрессивностью» хунты: в конце концов, Франко, Салазар, Пиночет, аргентинская хунта и греческие полковники — прямые наследники революции «по типу Риего», и тем не менее, чтобы оценить ход размышлений Гойи, требуется увидеть ту военную силу, которая обозначила себя как прогрессивная. Как отнесся к этому Гойя — иной вопрос.

Испанский прогрессивный путч начался 1 января 1820 г. с восстания солдат, которые должны были отправиться в Латинскую Америку на подавление мятежных испанских колоний. Риего со своим батальоном движется на Мадрид, по пути войско увеличивается; полковник требует вернуть Конституцию 1812 г. Вслед за Испанией происходит революция в Неаполе. В ночь с 1 на 2 июля 1820 г. карбонарии и военные поднимают восстание. Неаполитанский король Фердинанд IV присягает Конституции, образцом для которой послужила испанская Конституция 1812 г. Схожие восстания происходят в Палермо и Пьемонте. По тому же сценарию разворачивались события в Португалии. 24 августа 1820 г. офицеры подняли военный мятеж в городе Порту. Временная хунта созывает новые кортесы, заставляет находившегося в Бразилии короля Жуана VI принять либеральную конституцию, подобную испанской: отмена инквизиции, привилегий дворянства и т. п. Практически по тому же сценарию развиваются события в Мексике, когда военный Агустин де Итурбиде поворачивает войска на сторону инсургентов и мгновенно захватывает власть. Российские декабристы — один из инвариантов прогрессивных путчистов, идеалом российских гвардейских реформаторов был полковник Риего. 1820-й — год великих надежд; цель ясна: «Константин и его жена Конституция» (так кричали на Сенатской площади), то есть конституционная монархия и прогрессивный парламент. Стыдно интеллектуалу не примкнуть к такому движению, но либеральный интеллектуал России и Испании не уверен в армейском прогрессе.

Революция «по типу Риего», то есть прогрессивная хунта, принуждающая монарха к переменам, была фактически скопирована Пестелем и Муравьевым. Копии испанской Конституции 1812 г. иные декабристы хранили в своих библиотеках. Так же, как революция Риего, восстание декабристов было подавлено.