Максим Кантор - Чертополох и терн. Возрождение Возрождения

Разгром «прогрессивных хунт» (испанской, португальской, российской) произошел одновременно. Священный союз благословил французскую интервенцию в Испанию — мрачный юмор истории состоял в том, что на этот раз в Испанию входили французские войска уже не прогрессивного Наполеона, несущего демократические конституционные идеи, но Бурбонов, которые Конституцию ликвидировали. Риего возглавил армию для сражения с интервенцией; одновременно с интервенцией начался роялистский мятеж. Риего был предан, отдан под суд и повешен 7 ноября 1823 г. Одновременно с входом французских войск в Испанию сторонники абсолютизма поднимают в Португалии контрреволюционный мятеж. В России восстание декабристов подавлено, лидеры повешены и сосланы в Сибирь. Пушкин пишет в 1825 г. эпиграмму на Воронцова, злорадствовавшего по поводу смерти Риего:

Как правило, эпиграммы пишутся к случаю; Пушкин высмеял реплику, сказанную Воронцовым в 1823 г., — спустя два года, в 1825 г.; это была изящно замаскированная эпитафия декабристам. «Во глубине сибирских руд храните гордое терпенье» да зашифрованные строфы из ненаписанной главы «Евгения Онегина» — вот и все, что осталось в искусстве на память о тех, кто пожелал конституционного строя в России.

Гойя уехал из Испании после подавления движения Рафаэля Риего. «Кто не может потушить пожар в своем доме, тот должен покинуть его», — с дантовской интонацией писал мастер незадолго до отъезда. Ни портрета Риего, ни офорта, посвященного восстанию, у него нет. Впрочем, судьбу Конституции он предвидел. Одновременно с тем, как он писал парадную «Аллегорию Конституции», выполнил два натюрморта, формально относящиеся к жанру бодегонес. Натюрморты Гойи — это всегда политическая метафора. «Натюрморт с ребрами и головой ягненка» перекликается с теми листами «Бедствий войны», где Гойя изображает расчлененное тело. Гойя постоянно изображает фрагменты человеческого тела — то развешанными на дереве («Бедствия войны»), то разорванными людоедами («Каннибалы»), это простейшая метафора страны, разорванной на части войной. К тому же на картине расчленен ягненок, что для католического художника является вопиющим указанием на распад веры. «Ощипанная индейка», своего рода репетиция «Мертвого петуха» Сутина, есть не что иное, как аллегория гражданского права. Образ перекликается с офортом из серии «Капричос» — «Вот они и ощипаны», где изображены три ощипанных цыпленка, коих хозяйка выметает из дома вон. Эти цыплята с офорта — юные правоведы и юристы, молодое поколение вольнодумцев. Чтобы быть скептиком, надо много знать, а Гойя был человеком не особенно образованным; то был не скепсис, а отчаяние. Художника охватывало особого рода отчаяние — комплекс чувств — от раскаяния до разрушительной ярости.

Гойя в 1823 г. пишет картину «Кающийся Петр»; скорее всего, это собственное покаяние мастера. К тому времени Риего был уже разгромлен и все преобразования похоронены. Гойя восставших не поддержал, портретов Рафаэля Риего не нарисовал. Точно так же не отозвался в свое время художник на аресты либералов — авторов конституции 1812 г.; в 1814 г. арестованы его друзья — поэты Кинтана и Гальего, актер Майкес.

Помимо наполеоновских солдат в 1812 г., Гойя писал «разбойников» (не солдат Мюрата и не мародеров, а бандитов), насилующих людей. «Разбойник раздевает женщину», «Разбойник, убивающий женщину» (обе — 1812, Маркиз де Романа, частное собрание, Мадрид). С 1812 по 1814 гг. Гойя пишет несколько жестоких холстов, изображающих дикарей, например «Дикари, убивающие женщину» или два холста «Мученичество» (Музей Безансона); эти вещи разительно отличаются от сцен расстрелов, учиненных регулярными войсками; изображено буйство народного безумия. В 1814 г. написаны холсты с горами трупов: «Ищут среди мертвецов» (Мадрид, собр. Juan Lafora), «Гора трупов» (Мадрид, Ласаро); и, наконец, «Сумасшедший дом», «Процессия флаггелантов», в датировке которых существует разброс между 1813 и 1819 гг. Все эти вещи описывают уже не зверства оккупационных войск, но реакцию. К этим же картинам, вероятно, следует отнести стилистически примыкающую к ним «Сцену в тюрьме» (Музей Боуз, замок Бернард), которую датируют вразброс от 1810 до 1814 г., но есть все основания остановиться на последней дате.

Как всегда в тех случаях, когда мастер писал не на заказ, а для себя, это весьма небольшая картина (42×31), написанная бегло, скорее всего, в течение дня. В таких потаенных, сделанных от отчаяния, картинах художник писал свободно — без привычной для дворцовых вещей гладкописи. Вряд ли он полагал, что таких набросков достаточно и они перевесят дворцовую живопись. Сведением счетов с идеологией была и серия «Капричос» — впрочем, в отличие от последующих серий, этот цикл — растерянный: мастер заметил, что мир устроен неправильно, а почему — не понимает.

Судьба «Капричос» всегда оставалась болезненной темой для художника. Вероятно, художник мог поставить себе в упрек отречение от «Капричос» (опасаясь преследований церкви, он подарил тираж и доски королю) и создание сервильных портретов вешателей. В 1819–1820 гг. Гойя пишет холст «Автопортрет с доктором Арриетой» (Институт искусств, Миннеаполис); вещь мелодраматическую. Картина изображает художника, потерявшего сознание, откинувшегося на руки домашнего врача, который подносит ему к губам лекарство. Важную подробность в композиции легко пропустить: черный фон за действующими лицами состоит из плохо различимых во мраке, но присутствующих образов людей — видимо, это павшие и умершие друзья. Смысл произведения очевиден: память о потерях и невозможность изменить бедствия народные привели к тому, что мастер лишился чувств. Эта картина — и кокетливая, и сентиментальная, нечто вроде пушкинского наброска с повешенным и надписью «и я бы мог» — оказывается последней, написанной в Мадриде. Окончательно Гойя стал свободным в 1820 г., когда уехал из Мадрида в купленный дом в сельской местности. Революция Риего и разгром революции происходили одновременно с его работой над фресками.

Цикл фресок из Дома Глухого следует рассматривать как политическую декларацию; программа не имеет отношения ни к либерализму, ни к его патриотическому изводу (в духе, допустим, Пушкина), ни, разумеется, к доктрине Священного союза, ни к армейскому конституциональному строю. Гойя выполнил очередной графический цикл масляными красками на штукатурке, но сохранил черно-белую гризайльную палитру, подчеркнул тем самым связь с графикой. Это в той же мере скомпонованный рассказ, что и «Бедствия войны». Последовательно рассматривая фрески, убеждаешься, что Гойя отреагировал на все доктрины эпохи: