Светлана Бойм - Будущее ностальгии

Я не буду предлагать чудо-препарат от ностальгии, хотя поездка в Альпы, опиум и пиявки могут облегчить симптомы. Быть может, именно тоска и есть то, что роднит всех людей между собой, но это не мешает нам рассказывать совершенно разные истории о принадлежности и непринадлежности. На мой взгляд, два разных вида ностальгии характеризуют отношение к прошлому, к воображаемому сообществу, к дому, к собственному самоощущению: реставрирующая (restorative) и рефлексирующая (reflective). Они не объясняют природу тоски, ее психологическую составляющую и бессознательные подводные течения; скорее, они касаются того, как мы понимаем нашу, казалось бы, невыразимую тоску по родине, и того, как мы рассматриваем наши отношения с коллективным домом. Другими словами, меня интересует не только внутренний мир человеческой души, но и взаимосвязь между индивидуальным и коллективным воспоминанием. Психиатр не будет знать, что делать с ностальгией; экспериментальный арт-терапевт, напротив, может оказаться здесь более компетентным.

Два вида ностальгии — это не абсолютные типы, а скорее тенденции, способы придать форму и смысл тоске. Реставрирующая ностальгия делает акцент на νόστος и предлагает восстановить утраченный дом и заполнить пробелы в памяти. Рефлексирующая ностальгия обитает в сфере algia, в тоске и потере, в несовершенном процессе припоминания. Первая категория ностальгирующих не считает себя таковыми; они считают, что их проект связан с истиной. Такая ностальгия характеризует национальные и националистические возрождения по всему свету, которые участвуют в антимодернистском мифотворчестве — создании истории посредством возвращения к национальным символам и мифам, а иногда и путем обмена конспирологическими теориями заговора. Реставрирующая ностальгия проявляется в последовательных воссозданиях памятников прошлого, а рефлексирующая ностальгия концентрируется на руинах, патине времени и истории, на мечтах об иных местах и иных временах.

Для точного определения реставрирующей ностальгии важно различать реальные традиции прошлого и отреставрированные традиции прошлого. Эрик Хобсбаум [137] Эрик Джон Эрнест Хобсбаум (Eric John Ernest Hobsbawm, 1917–2012) — британский историк. Последовательный сторонник коммунизма, марксизма и левой идеологии. Известен острой критикой капиталистического общества с леворадикальных позиций. Автор книг «Индустрия и Империя», «Изобретение Традиции» и др. Историк рабочего движения и марксизма, изучал «выдуманные традиции», секты, политические объединения и конспирологические теории. — Примеч. пер. обозначает различия между подлинными вековыми «обычаями» и «выдуманными традициями» XIX столетия. Подлинные обычаи, в рамках которых существовали так называемые традиционные общества, вовсе не были неизменными и консервативными по своей природе: «Обычай в традиционных обществах имеет двойную функцию — двигателя и тянущего винта… обычаи не могут быть неизменными, потому что даже в традиционных обществах жизнь таковой не является» [138] Hobsbawm E. Inventing Traditions // E. Hobsbawm and T. Ranger, eds. The Invention of Tradition. Cambridge: Cambridge University Press, 1983. Р. 2. См. также: Commemorations: Politics of National Identity, John R. Gillis, ed. New Jersey: Princeton University Press, 1994. .

С другой стороны, воссозданная или придуманная традиция относится к «множеству практик, обычно регулируемых откровенно или молчаливо принятыми правилами и ритуалами символической природы, которые стремятся внедрить определенные ценности и нормы поведения путем повторения, которое автоматически подразумевает преемственность по отношению к прошлому». «Новые» традиции характеризуются более высокой степенью символической формализации и ритуализации, чем подлинные народные обычаи и конвенции, после которых они были превращены в шаблон. Вот два парадокса. Во-первых, чем быстрее и шире темпы и масштабы модернизации, тем более консервативными и неизменными становятся новые традиции. Во-вторых, чем сильнее риторика преемственности по отношению к историческому прошлому и акценты на традиционных ценностях, тем более избирательно представлено само прошлое. «Новизна выдуманной традиции» — «не менее новая для того, чтобы легко рядиться в одежды старины» [139] Ibid. P. 5. .

В выдуманной традиции подобное не означает возникновение ex nihilo [140] Лат. «из ничего». — Примеч. пер. или чистый акт социального конструктивизма; данное явление, скорее, основано на чувстве утраты сообщества и сплоченности и предлагает комфортный коллективный сценарий для персональной тоски. Существует мнение, что в результате индустриализации и секуляризации общества в XIX столетии возникли определенные смысловые пустоты в социальной и духовной сферах. Требовалась секулярная трансформация обреченности в непрерывность, непредвиденного — в осмысленное [141] Anderson B. Imagined Communities. New York: Verso, 1992. P. 11. . Тем не менее это преобразование может идти различными путями. Так, например, могут быть расширены возможности для эмансипации и индивидуального выбора, может возникать множество воображаемых сообществ и видов принадлежности, не основанных исключительно на этнических или национальных признаках. Этим процессом также можно политически манипулировать с помощью вновь создаваемых практик — возвеличивания национальных ценностей в целях установления социальной сплоченности, культивирования чувства защищенности и конформистского отношения к власти.

Культурная идентичность основана на определенной социальной поэтике или «культурной близости», которая обеспечивает цементирование процессов повседневной жизни. Это явление было описано антропологом Майклом Херзфельдом [142] Майкл Херзфельд (Michael Herzfeld, р. 1947) — американский антрополог, преподаватель, исследователь античной культуры, греческого фольклора, современных культурных традиций в Греции и других регионах. — Примеч. пер. как «устойчивые представления о стыде и самоуничижении», существующие в виде разнообразных общих структур памяти и в виде тех качеств, которые могут казаться стереотипами. Такая идентичность включает в себя повседневные игры в прятки, в которые играют только «туземцы», неписаные правила поведения, шутки, понятные с полуслова, чувство соучастия. Государственная пропаганда и официальная национальная память основываются на этой культурной близости, но между двумя этими явлениями также есть расхождения и конфликты [143] Herzfeld M. Cultural Intimacy: Social Poetics in the Nation-State. New York: Routledge, 1997. Р. 13-14. . Очень важно различать политический национализм и культурную близость, которая, в конце концов, основана на общем социальном контексте, а не на национальной или этнической гомогенности.