Светлана Бойм - Будущее ностальгии

На самом же деле, Микеланджело и его современники любили реставрировать и воссоздавать шедевры Античности, сохранившиеся в виде обломков и развалин. Их метод работы при этом был противоположен тотальной реставрации 1980‑х годов. Художники XVI и начала XVII столетия видели свой вклад в творческом сотрудничестве с мастерами прошлого. Они добавляли сделанные заново скульптурные конечности к телам античных статуй, приставляя недостающий нос или крыло ангелу; или даже новый матрац, как у Бернини в его скульптуре лежащего Гермафродита. Художники эпохи Возрождения и раннего барокко никогда не маскировали свою работу под прошлое. Они оставляли шрамы истории и наслаждались тактильной близостью мрамора и тайнами прошлого одновременно. Они добросовестно сохраняли различные оттенки мрамора, чтобы отметить четкую границу между своими творческими докомпоновками и фрагментами античных статуй. Более того, в отличие от компьютерных мастеров XX века, современники Микеланджело не боялись индивидуального прикосновения, художественных прихотей, несовершенства и игры. Придерживаясь проверенной временем техники, они никогда не стремились к бледности и однородности, от которых страдают новейшие реставрации «подлинника».

Когда я посетила Сикстинскую капеллу после реставрации, я была поражена странным и трогательным зрелищем. Несмотря на яркую телесность фрески, она приоткрывала таинственное космологическое видение, аллегорию, которая ускользает от современных переводчиков. Внутри Капеллы сотни людей смотрели на ослепительно яркое произведение искусства, оснащенные всеми видами биноклей и видеокамер, пытаясь вникнуть абсолютно во все, что они могли и не могли увидеть. Слабо освещенное пространство погрузилось в многоязыкий шепот: Сикстинская капелла превратилась в Вавилонскую башню. В моменты, когда шепот поднимался до крещендо, вооруженные охранники громко предупреждали туристов, требуя замолчать. Туристы здесь ощущали себя непослушными школьниками, представшими перед невероятным чудом. Они пребывали в благоговейном трепете, но не совсем ясно, от чего именно — то ли от творчества Микеланджело, то ли от tour de force [153] Фр. «невероятное мастерство», «проявление уникальных качеств». — Примеч. пер. современных реставраторов.

Почему Капелла так плохо освещена? В конце концов, столько денег и усилий ушло на осветление шедевра. Экскурсовод объяснил мне, что музей должен был сэкономить на электричестве после такой дорогостоящей реставрации. У тайны была своя цена. Содержание Капеллы в полутьме оказалось самым экономичным способом воссоздания ауры, в обеих ее ипостасях: яркой в эксклюзивном свете телевизионной камеры и таинственной в бережно охраняемом музейном пространстве. Тотальная реставрация Сикстинской капеллы открыла перманентное лекарство от романтической ностальгии и завершила окончательную упаковку прошлого в оболочку будущего. После этой научной реставрации подлинное произведение было проявлено до максимального предела, защитная оболочка времени, которая окутывала его тайной, была окончательно удалена. Теперь уже нечего искать в прошлом. Однако реставраторы, возможно, не достигли желаемого результата. Полагая, что их собственный последний штрих остался невидимым, ученые не учли, что современные летучие химикаты могут начать разъедать совершенную работу реставраторов так, как Микеланджело никогда не мог бы и представить.

Мое путешествие к отреставрированной сакральности завершилось смущением, если не святотатством. На пути к собору Святого Петра меня остановила бдительно следящая за модой полиция Ватикана. Молодой охранник очень вежливо объяснил мне, что мои голые плечи абсолютно не уместны при посещении храма. Я присоединилась к группе других несчастных отвергнутых, в основном американских туристов в шортах или в топах-безрукавках, скрываясь в тени в тот изнурительно жаркий день. Не желая принимать отказ за ответ, я вспомнила старую советскую стратегию камуфляжа и нашла укрытие, где я сделала себе короткие рукава из полиэтиленового мешка, украшенного репродукцией фресок Микеланджело (с трещиной) и элегантной надписью «musei di Vaticano». Затем я беззаботно обошла группу других отвергнутых туристов, не обращая внимания на их комментарии относительно моего модного жеста. Восходя по величественной лестнице, я снова столкнулась лицом к лицу с бдительным молодым полицейским. Мое не слишком прочное облачение готово было развалиться от одного прикосновения. Но мои плечи были покрыты и дресс-код был восстановлен. Кроме того, я несла имя Ватикана на рукаве. Охранник позволил мне пройти, в соответствии с установленным порядком, соблюдая чистоту ритуала, не снизойдя до соучастливого подмигивания.

Реставрация (от re-staure — вос-становление) означает возвращение к первоначальному стазису, к догреховному моменту. Прошлое для реставрирующих ностальгиков является значимым в настоящем; прошлое — это не отрезок времени, а идеальный снимок. Более того, прошлое не должно демонстрировать никаких признаков распада; оно должно быть свежеокрашенным в своем «оригинальном образе» и оставаться вечно молодым. Рефлексирующая ностальгия больше связана с историческим и индивидуальным временем, с невозвратностью прошлого и конечностью человеческого начала. Рефлексия предполагает новую гибкость, а не реставрацию стазиса. Здесь основное внимание уделяется не восстановлению того, что воспринимается как абсолютная истина, а размышлению об истории и времени. Перефразируя Набокова, представители данного типа ностальгирующих часто являются «любителями Времени, эпикурейцами длительности», которые сопротивляются давлению внешней эффектности и чувствуют восторг от самой ткани времени, не измеряемой часами и календарями [154] Nabokov V. On Time and Its Texture // Strong Opinions. New York: Vintage International, I990. Р. 185-186. .

Реставрирующая ностальгия пробуждает национальное прошлое и будущее; рефлексирующая ностальгия больше связана с индивидуальной и культурной памятью. Они могут пересекаться в своих базовых положениях, но они не совпадают в своих нарративах и сюжетах идентичности. Иными словами, они могут использовать одни и те же триггеры памяти и символы, все ту же «мадленку Пруста» [155] «Madeleine» — традиционное французское печенье «Мадлен», изготавливаемое, как правило, в форме морских гребешков и ракушек. Так называемая «мадленка Пруста» — универсальная метафора «воспоминаний о детстве», «вкуса детства», «ностальгии по детству», происходящая из французской литературы. Метафора связана со знаменитой сценой из романа Марселя Пруста «В сторону Свана», где герой обмакивает печенье в чай и погружается в глубокие воспоминания о детстве, занимающие добрую сотню страниц. — Примеч. пер. , но они рассказывают об этом совершенно разные истории.