Жан Бодрийар - Фатальные стратегии

Террор обсценен, потому что он кладет конец сцене запрета и насилия, которые, по крайней мере, были для нас привычными.

Шантаж обсценен, потому что кладет конец сцене обмена.

Да и сам заложник обсценен. Обсценен, потому что ничего больше не репрезентирует (это само определение обсценности). Он находится в состоянии чистой и простой эксгибиции. Чистый объект, без образа. Прекративший существование еще до своей смерти. Застывший в состоянии исчезновения. Так сказать, криогенезированный.

В этом и состояла победа «Красных бригад», [60] Красные бригады – подпольная леворадикальная организация, действовавшая в Италии. В 1978 году второе поколение Красных бригад во главе с Марио Моретти похитили бывшего премьер-министра от Христианско-демократической партии Альдо Моро, который был убит ими через 54 дня. Его труп обнаружили в багажнике красного «рено», припаркованного в центре Рима, как раз на полпути между штаб-квартирами партий христианских демократов и коммунистов. когда они похитили Альдо Моро: выведя его из игры (при попустительстве христианских демократов, которые поспешили отказаться от него), показать, что он ничего не репрезентирует, и в результате превратить его в нулевой эквивалент государства. Власть, редуцированная таким образом до своих анонимных останков, стоит не больше, чем труп, и может кончить багажником автомобиля, постыдным для всех образом, а также обсценным, как не имеющая никакого смысла (при традиционном политическом порядке принца или короля никогда не взяли бы в заложники: в случае необходимости их убивали, но, даже будучи мертвыми, они источали власть).

Обсценность заложника подтверждается невозможностью избавиться от него («Красные бригады» убедились в этом в случае с Моро). Это обсценность того, кто уже мертв , – вот почему он политически непригоден. Обсценный благодаря собственному исчезновению, он становится зеркалом зримой обсценности власти (в этом «Красные бригады» отлично преуспели, но смерть их заложника, напротив, была весьма проблематична, ведь если верно, что нет никакого смысла в умирании и надо знать способ исчезновения, то верно и то, что в убийстве тоже нет смысла и надо знать, как заставить исчезнуть ).

Вспомните судью Д’Урсо, которого нашли в машине связанного и с кляпом во рту – не мертвого, зато в наушниках, из которых на полную мощность звучала симфоническая музыка: транзисторизированного. Срань господня [Merde sacrée], которую каждый раз «Красным бригадам» удавалось швырнуть под ноги Коммунистической партии.

В противоположность скрытому терроризму, который осуществляется как жертвоприношение и ритуал, эта обсценность, это эксгибиционистское влечение терроризма объясняет его сходство с масс-медиа, ведь они сами являются обсценной стадией информации. Как говорится, без медиа не было бы и терроризма. И это верно, что терроризм не существует сам по себе как самобытный политический акт, он является заложником СМИ, так же как и они являются заложниками терроризма.

Нет конца этому цепному шантажу: каждый является заложником каждого, это конец конца тех отношений, которые называют «социальными». Впрочем, за этим всем стоит еще один фактор, который является как бы матрицей этого кругового шантажа, – это массы, без которых не было бы ни масс-медиа, ни терроризма.

Массы являются абсолютным прототипом заложника, вещью, которую взяли в заложники, то есть массы, аннулированные в своем суверенитете, упраздненные и несуществующие как субъект, однако – внимание! – коренным образом неспособные обмениваться как объект . Как и заложник, они ни на что не годятся, и неизвестно, как от них избавиться. Такова и незабываемая месть заложника, и незабываемая месть масс. Такова фатальность манипуляции, которая и сама не может быть стратегией, и заменить ее собой тоже не может.

Разве что в силу ностальгии мы еще различаем манипулирующий актив и манипулируемый пассив, перенося таким образом прежние отношения господства и насилия в новую эру мягких технологий. Взять хотя бы одну из фигур манипуляции, минимальную единицу вопрос-ответ в интервью, соцопросах и других формах направленного запроса: разумеется, ответ индуцирован вопросом, но тот, кто спрашивает, не имеет большей самостоятельности – он может ставить только такие вопросы, которые способны получить зацикленный ответ, поэтому точно так же заключен в этот замкнутый круг. С его стороны не может быть никакой стратегии, потому что манипуляция идет с обеих сторон. Игра здесь с равными шансами или скорее с одинаково нулевыми ставками.

Случай с Моро был отличным примером этой стратегии с нулевым итогом, черным ящиком которой выступают медиа, а усилителем – инертные и завороженные массы. Гигантский цикл с четырьмя протагонистами, где циркулирует неподдающаяся обнаружению ответственность. Вращающаяся сцена трансполитического.

Сквозь смутную персону Моро просвечивает пустое, отсутствующее государство (власть, которая пронизывает, но не достигает нас, власть, которую пронизываем мы, но не достигаем ее), которое взяли в заложники также нелегальные и смутные террористы, при этом обе стороны безнадежно имитируют власть и контрвласть. Смерть Моро из-за невозможности договориться означает невозможность переговоров между двумя партнерами, находящимися на самом деле в заложниках друг у друга, как это происходит и во всей системе неограниченной ответственности. (Традиционное общество было обществом ограниченной ответственности и именно благодаря этому могло функционировать – в обществе безграничной ответственности, то есть там, где стороны обмена уже ничего не обменивают, но непрестанно сменяют друг друга, все просто вращается вокруг себя, производя лишь эффекты головокружения и фасцинации. Надо сказать, что Италия, которая уже подарила миру наиболее шикарные театральные постановки, Ренессанс, Венецию, Церковь, трехмерное изображение, оперу, благодаря зрелищу терроризма вновь преподносит нам сегодня, при соучастии всего итальянского общества, самый изобретательный и самый причудливый сериал: terrorismo dell’arte!)

С похищением судьи Д’Урсо все приобретает другой оборот. Не официальное государство против нелегальных и свободных террористов, а заключенные террористы, произведенные в судьи в застенках свих тюрем (в то время как судья Д’Урсо символически разжалован до роли заключенного) против замалчивания информации (СМИ делали вид, будто их не существует). Изменились полюса: заключенные террористы, так сказать освободившись от секретности, ведут переговоры уже не с политическим классом, а с классом «медийным».

В действительности же здесь также становится очевидным, что: