Жан Бодрийар - Фатальные стратегии

Ожирение также находится в полнейшем бреду. Ведь оно не только полно той полнотой, которая противоречит нормальной морфологии: оно полнее полного. Оно уже не имеет смысла в различительной оппозиции – его смысл в его чрезмерности, избыточности, его гиперреальности. Оно превосходит свою собственную патологию и именно поэтому ускользает как от диететики, так и от психотерапии и следует другой логике, экспоненциальной стратегии, когда вещи, лишенные собственной финальности или референции, удваиваются в некой игре mise en abyme [принцип матрешки].

Таким образом, ожирение является отличным примером той перипетии, которая нас подстерегает, той революции в вещах, которая заключается уже не в их диалектической трансцендентности (Aufhebung) , а в их потенциализации (Steigerung) , возведении их в квадрат, в энную степень, примером этого восхождения к крайностям в отсутствие правил игры.

Как в случае со скоростью, которая является лишь совершенным выражением подвижности, потому что, в противоположность движению, которое имеет смысл, она смысла уже не имеет, никуда не идет, а, следовательно, не имеет ничего общего с движением: она является его экстазом, – так и в случае с телом в его аберрации ожирение является его совершенной верификацией, его экстатической истиной, ибо тело в нем, вместо своего отражения, получает свое собственное увеличительное зеркало. «Лишь тавтологические фразы являются совершенно верными», как выразился Канетти.

Насилие аномично, террор аномален. Он, так же как и ожирение, является чем-то вроде выпуклого зеркала, которое искажает политический порядок и сцену. Зеркало их исчезновения. Думается, террор также исходит из иной последовательности, алеаторной и головокружительной, из контагиозной паники и уже не соответствует детерминации только лишь насилия. Более насильственный, чем насилие, – таков терроризм, и его трансполитическая спираль соответствует тому же восхождению к крайностям в отсутствии правил игры.

Ни жив, ни мертв, заложник находится в подвешенном состоянии на неопределенный срок. Его подстерегает отнюдь не его судьба и не его собственная смерть, а анонимный случай, который может оказаться совершенным произволом. Нет даже правил игры его жизнью и смертью. Вот почему он находится по ту сторону отчуждения, за гранью отчуждения и обмена. Он находится в состоянии радикальной чрезвычайной ситуации, виртуального уничтожения.

Заложник не может даже рисковать собственной жизнью: этот риск украден у него в качестве страховки. В некотором смысле, это еще хуже: если заложник больше ничем не рискует, то он полностью защищен, он избавлен от своей собственной судьбы.

Он уже вовсе не жертва, не тот, кто умирает, он лишь отвечает за смерть другого. Его суверенитет даже не отчужден – он заблокирован.

Это как во время войны, согласно закону эквивалентности, который как раз не принадлежит к военным законам: десять заложников расстреливали за одного убитого офицера. Но и целые нации могут служить заложниками своего вождя: немецкий народ был обречен на смерть Гитлером, если бы его не победили. В ядерной стратегии заложниками генштабов являются гражданское население и крупные города: их смерть и их уничтожение служат аргументами сдерживания.

Мы все заложники. Отныне все мы служим аргументами сдерживания. Объектные заложники: мы коллективно за что-то отвечаем, вот только за что? Вид фальшивого предопределения, манипуляторов, которых даже невозможно установить, хотя мы знаем, что баланс нашей смерти уже не в наших руках и что отныне мы находимся в состоянии саспенса и перманентной чрезвычайной ситуации, чьим символом является ядерная угроза. Объектные заложники ужасного божества, мы даже не знаем какое событие, какая катастрофа произойдет в результате конечной манипуляции [нажатия ядерной кнопки].

Но в то же время и субъектные заложники. Мы отвечаем сами за себя, мы страхуемся, мы ручаемся за свои риски своей головой. Таков закон страхового общества, где все риски должны быть покрыты. Эта ситуация соответствует ситуации заложника. Мы заложены обществом, нас взяли под опеку словно под залог . Ни жизнь, ни смерть – такова безопасность и, как ни парадоксально, таков статус заложника.

Предельная и карикатурная форма ответственности: анонимной, статистической, формальной и алеаторной ответственности, которая включает в себя террористический акт или же захват заложников. Но если хорошо вдуматься, то терроризм – только лишь исполнитель великого делания [magnum opus] системы, которая парадоксальным образом стремиться одновременно и к полной анонимности, и к полной ответственности за каждого из нас. Через смерть неважно кого она выполняет анонимный приговор, который с этого момента становится нашим приговором – приговором анонимной системы, анонимной власти, анонимного террора наших реальных жизней. Принцип уничтожения – это не смерть, а статистическое безразличие. Терроризм является лишь исполнительным механизмом концепта, который, отрицает себя в своей реализации: концепта неограниченной и неопределенной ответственности (кого угодно, за что угодно, когда угодно). Он лишь доводит до предела ту самую пропозицию либерального и христианского гуманизма: все люди солидарны, то есть ты солидарен и ответствен за бедственное положение париев [52] Парии – одна из неприкасаемых каст в Индии. В европейских языках слово приобрело значение «отверженный», «бесправный». в Калькутте. Если уж речь идет о чудовищности терроризма, то может стоит задуматься, не является ли пропозиция всеобщей ответственности сама по себе чудовищной и террористической по своей сути.

Парадокс нашей ситуации заключается в следующем: поскольку ничто уже не имеет смысла, то все должно функционировать безупречно. Поскольку нет субъекта ответственности, то ответственность за каждое событие, даже самое незначительное, должна быть всенепременно приписана кому-либо или чему-либо, – ответственны все, плавающая максимальная ответственность налицо и готова инвестироваться в любой инцидент. Каждая аномалия должна быть обоснована, и каждое нарушение должно найти своего виновника, свою преступную связь. Поиск ответственности, которая несоизмерима с событием, истерия ответственности, которая сама является следствием исчезновения причин и всемогущества последствий, – это тоже террор, тоже терроризм.

Проблема безопасности, как известно, преследует наши общества и уже давно заменила проблему свободы. Это не столько изменение в философии или морали, сколько эволюция объективного состояния системы: