Константин Богданов - О крокодилах в России. Очерки из истории заимствований и эк­зотизмов

«Одомашнивание» крокодилов не ограничивается символическими значениями. Идеологическая разноголосица и социальная неразбериха «перестроечной» России конца 1980-х — начала 1990-х годов замечательным образом сопутствует знаковой моде на эпатирующую экзотику, и в частности на живых крокодилов, спрос на которых выражается в экстенсивной зооторговле. Наиболее «ходовым» видом на московских рынках начала 1990-х годов был гибрид американского ( Crocodylus acutus ) и кубинского крокодила ( Crocodylus rhombipher ), реже встречался собственно кубинский крокодил, позже появился привозимый из Северной Африки нильский крокодил ( Crocodylus niloticus ) и латиноамериканские виды — гладколобый кайман ( Paleosuchus palpebrosus ), кайман Шнайдера ( Paleosuchus trigonatus ), крокодиловый кайман ( Caiman crocodilus crocodilus ) и, реже, черный кайман ( Melanosuchus niger ). На рынках Владивостока предлагались китайские аллигаторы ( Alligator sinensis ) и тупорылые крокодилы ( Osteolaemus tetraspis ). Масштабы продаж крокодилов к концу 1990-х годов снизились, но оставались — и остаются по сей день — достаточно высокими. В ряду привычных обязанностей сотрудников Московского Зоообъединения отныне стало экспертное определение видовой принадлежности партий крокодилов, регулярно снимаемых московской таможней с рейсов из Южной Америки и Юго-Восточной Азии [1009].

Попутно с появлением крокодилов в домашних террариумах «новых русских» еще одним атрибутом «демонстративного потребления» (именно в том значении, какой придавал этому термину Веблен) становятся «эксклюзивные» изделия из крокодиловой кожи — женские и мужские туфли, сумки, портфели, ремни, портмоне. «Крокодиловая галантерея» дефилирует по страницам глянцевых журналов и телевизионным экранам (среди запомнившихся — домовитое суждение Владимира Брынцалова в телевизионном интервью о выгодности крокодиловых штиблет за пять тысяч долларов в виду их исключительной прочности).

На фоне символического и бытового «одомашнивания» крокодила в России инвективные коннотации, традиционно связывавшиеся с его образом в прошлом, хотя и не уходят совершенно на задний план [1010], но заметно утрачивают свою остроту. Вместе с тем сравнительно общим контекстом, где такие коннотации кажутся по-прежнему востребованными, остается социально-политический дискурс. Здесь экзотическое животное остается узнаваемым персонажем идеологически ангажированной критики и социальной сатиры. Любители политических анекдотов в последние «до перестроечные» годы задавались кошмарным предположением: «Что будет, если Брежнева проглотит крокодил?» — и давали такой ответ: «Он две недели будет срать орденами». В той же аудитории разгадывалась загадка: «Что такое сорок зубов и четыре ноги? — Крокодил. — А четыре зуба и сорок ног? — Политбюро» [1011]. Художники В. Комар и А. Меламид нашли место для маленького крокодила в компании греющихся у костра рядовых творцов революции (картина «Большевики, возвращающиеся домой после демонстрации», 1981–1982). В «Ледоколе» Виктора Суворова (1989) реакция Красной армии на германское вторжение описывается как «реакция огромного крокодила, которому нанесли внезапный сверх мощный удар. Истекая кровью, советский крокодил пытается атаковать. Крокодил умеет осторожно красться к своей жертве и внезапно атаковать. В момент, когда крокодил крался к жертве, он сам получил жесточайший удар, но даже это не останавливает его, и вот крокодил атакует» [1012]. Некогда прославленный «прораб пере стройки» Александр Яковлев объяснял журналистам, что «советский строй можно было взорвать только изнутри», и настаивал на необходимости дебюрократизации экономики, сравнивая чиновничество с крокодилом: «/м/ногие другие дела нынешней власти я одобряю — военную реформу, планы создания профессиональной армии. <���…> Но нужна, конечно, и реформа административная. Иначе чиновник проглотит все остальные реформы. И не поперхнется. Как крокодил. Огромный, на всю страну крокодил. Он будет делать все наоборот или просто саботировать» [1013]. В сатирическом рассказе Элиезера Воронель-Дацевича «Судьба горбачевского крокодила» (1992–1998) история о крокодиле, якобы по даренном президентом Рейганом Горбачеву, оттеняет события перестроечных лет: растерянность власти, неразбериху в обществе, переимчивость идеологии и утопизм «российского менталитета», склонного поверить во что угодно — будь то акклиматизация американского крокодила в волжских плавнях или восстановление «ленинских принципов во внутренней политике». По ходу сюжета герой рассказа читает между прочим ученую монографию «Фауна и флора в летописях Древней Руси», из которой узнает, что «в 10–11-м веке крокодилы на Руси жили едва ли не всюду. Они постоянно приходили в селения и жрали кого попало, крестьяне вырезали их фигурки из дерева, а в Новгороде волхвы даже приносили жертвы огромному крокодилу, который жил в озере Ильмень и почему-то назывался "коркодил" и даже "коркодел"». Для героя, посланного ЦК наблюдать за акклиматизацией американского крокодила, но разуверившегося в своих работодателях и ждущего «социал-демократической революции по шведскому образцу», исторические откровения о новгородских крокодилах (явно отсылающие к сочинениям академика Рыбакова) оказываются идеологически воодушевляющими: «О, как это символично! — думал он. — В истерзанной партократией Руси вдруг появляется символ древней народной свободы — крокодил. О! Новгородцы не зря поклонялись крокодилу! Ведь Новгород — это вече, демократия. Получается, что русская история учит нас: в этой стране нет демократии без крокодила. Вече и крокодил — вот что нужно России!» Дальше — больше. Волжские крокодилы плодятся, а эмигрирующий в Израиль герой прозревает поразительную истину: «Крокодилы всегда жили на Руси и никогда не вымирали. Они лишь уходили в подземные пещеры, и выходят оттуда в самые важные моменты русской истории. О, подземная Русь, каких еще чудовищ таишь ты в своих недрах? Какие хтонические существа прогрызают почву под ногами своих насельнииков» [1014].

Привычная в прошлом и иногда востребуемая по сей день инвективная «персонализация» политических противников в образе крокодила (например — Владимира Путина) [1015]обнаруживает, впрочем, и здесь свои инновации. Так, замечательным поводом для публичных пересудов стал подарок, врученный тому же В. Путину в день его пятидесятилетия (7 октября 2002 года) президентом Молдавии Владимиром Ворониным, который вручил юбиляру хрустального крокодила, заметив при этом, что крокодил «назад не ходит» [1016]. Странный выбор и загадочный комментарий президента Молдавии активно обсуждался в СМИ. В связи с этим случаем М. Соколов напомнил анекдот эпохи Перестройки: парламентский корреспондент журнала «Крокодил» попытался взять блиц-интервью у М. С. Горбачева, но так переволновался, что единственным, что он смог сказать, обращаясь к Президенту СССР, оказалось восклицание: «Михаил Сергеевич!.. Крокодил!» Двусмысленное восклицание якобы было не сразу правильно понято окружением президента и соответственно хорошо запомнилось мемуаристу [1017]. Не берясь интерпретировать «интертекстуальное» значение не обычного подарка, заметим, что с зоологической точки зрения Воронин неправ: крокодил «назад ходит» [1018].