Сборник статей - Образовательная модель свободных искусств и наук. Мировой и российский опыт
- Название:Образовательная модель свободных искусств и наук. Мировой и российский опыт
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:неизвестно
- Год:неизвестен
- ISBN:978-5-93255-600-9
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Сборник статей - Образовательная модель свободных искусств и наук. Мировой и российский опыт краткое содержание
В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Образовательная модель свободных искусств и наук. Мировой и российский опыт - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
Давно не новость – описывать современную эпоху в категориях постмодерна. В эссе «Когда закончилось Новое время?», опубликованном в 2009 г., я попытался внести в этот вопрос некоторую ясность (Панченко 2009). Речь шла о том, что определенная культурная эпоха может быть рассмотрена как некое логическое единство, которое зиждется на обобщенной интерпретации окружающей действительности. Подобная интерпретация получает выражение в коллективных представлениях, важнейшими из которых являются представления о силах, управляющих актуальным для человека миром, и о вероятном будущем. Эти представления указывают на перспективы и границы той или иной деятельности, на ее целесообразность или невозможность. Для культуры Нового времени характерными были представления о самоуправлении человечества и неотменимом движении к прогрессу . Приблизительно с 1970-х гг. начинается новая – возможно, переходная – культурная эпоха, та, в которой мир живет сейчас. Для нее характерно, что представление о прогрессе ушло в тень и человечество, можно сказать, потеряло уверенность в своей способности управлять ходом событий. Наступила эпоха аномии , неясного будущего и, соответственно, эпоха без больших созидательных целей и соответствующих им четких ценностей и ориентиров.
Из утраты коллективного представления о будущем проистекают определенные следствия для мира идей. Так, возникают затруднения для философии истории. Если у нас нет более или менее отчетливых ожиданий в отношении будущего, мы теряем ориентиры для оценки значимости тех или иных исторических процессов и линий развития. Тойнби был едва ли не последним, кто выступил с развернутой философией истории. Не иначе обстоит дело с социологией. Легко ли говорить о том, что такое человеческое общество, если мы не имеем представления о том, к чему оно движется? Последняя всеохватывающая социологическая система была опубликована в 60-е гг. Парсонсом. Последний, кто предложил что-то похожее на всеобъемлющую философскую систему, был Карл Поппер, и к концу 60-х его важнейшие труды были уже опубликованы.
Если нет общей цели – нет особой нужды и в общественном мнении. Соответственно, постепенно деградируют призванные его выражать механизмы. Это можно показать на судьбе общественно-литературных журналов. Плохо устроенные общества при отсутствии представления об общем будущем тяготеют к атомизации общественной жизни; ситуацию в более ладно скроенных обществах можно описать как компартментализацию. Люди начинают жить в рамках своих профессиональных корпораций, фирм, групп по интересам.
В новых обстоятельствах и демократические институты обречены на большую или меньшую деградацию [3] Эти идеи были высказаны до брекзита и Трампа, до упадка европейских социал-демократических партий и появления сходного типа лидерства в таких разных странах, как США, Россия и Турция (и чуть раньше – в Италии), а также до столь распространенных ныне жалоб на то, что социальные сети способствуют разобщенности общества, поскольку дают возможность замкнуться в кругу единомышленников. С другой стороны, в последние годы наблюдаются попытки вернуться к философии истории. В известной мере так могут быть восприняты книги Кристиана Вельцеля «Рождение свободы» (Welzel 2013; есть русский перевод), Ниала Фергюсона «Цивилизация: чем Запад отличается от остального мира» (Фергюсон 2014; оригинал вышел в 2011) и ставшие популярными книги Юваля Ноя Харари.
.
Уместно пояснить, что предложенное в моем эссе описание новейшей (или переходной) эпохи не было односторонне пессимистическим. Например, утверждалось, что при упадке совместной созидательной деятельности «гуманность сохранит важное место в новейшем мировоззрении и даже, так сказать, расширит свое представительство», подчеркивалось, что «современный воспитанный западный человек просто образцово относится к тем, кого ему легко обидеть, – детям и домашним животным». Прогнозировалось, что «при замедлении развития прочих наук… области биологии, тесно связанные с медициной, будут и впредь, хотя бы некоторое время, успешно развиваться; будет открыто немало средств для того, чтобы мы эффективней лечились и жили дольше».
В описании перемен, сопровождающих переход от Нового времени к новейшей эпохе, присутствовало и следующее утверждение, имеющее непосредственное отношение к вопросу о выработке тех или иных образовательных стратегий: «Во имя прогресса и общей светлой жизни всемерно поощрялось знание. Теперь не очень понятно, зачем затрачивать огромные усилия на приобретение знаний» (Панченко 2009, 51). Под знанием, требующим усилий, подразумевалось прежде всего научное – и именно «знание», а не «информация» [4] Ср.: Mittelstrass 2010. Уже Питирим Сорокин сетовал в 1957 г.: “Thought will be replaced by ‘Information, please’” (Sorokin 1970 [1957], 701).
. Посмотрим, как обстоит дело в современном мире с интересом и уважением к науке.
Показательна вступительная фраза недавней статьи, опубликованной в журнале Public understanding of science : «Для современных постиндустриальных обществ характерно скептическое и подозрительное отношение к науке» [5] Makarovs K., Achterberg P. 2018, 876: “Post-industrial societies are characterized by a skeptical and suspicious attitude toward science”). Там же ссылки на дальнейшую литературу.
. Подобная формулировка, конечно же, выглядит односторонней. Наука остается важнейшей сферой деятельности в современном обществе, и в нее вовлечено значительное число людей. Присуждение Нобелевских премий остается медийным событием; достижения отдельных наук мелькают в новостях. И если приведенная фраза открывает статью, совершенно не претендующую на то, чтобы произвести сенсацию, то это указывает на сочетание двух обстоятельств: с одной стороны, положение вещей, каким оно предстает в приведенной фразе, мыслится как общеизвестное, а с другой стороны, оно не воспринимается еще как вполне привычное и нормальное – именно тенденция к негативному восприятию науки приковывает к себе внимание, а не то, что наука остается важнейшим общественным институтом. Действительно, ситуация относительно новая – едва ли кто стал бы говорить так запросто о скептическом и подозрительном отношении общества к науке полвека назад.
Что утверждает современная социология, изучающая общественное мнение посредством опросов, о стремлении к знанию людей постиндустриальных обществ? Ответ, насколько я смог установить, симптоматичен: ее этот вопрос практически не интересует.
По инициативе Шалома Шварца, одного из наиболее авторитетных современных исследователей ценностных ориентаций, предпочтений и систем, в период с 1988 по 2002 г. были собраны анкеты с ответами, характеризующими ценности студентов из 66 стран и преподавателей из 54 стран (Schwartz Value Survey). Исследование охватило все континенты, разные языковые, культурные и религиозные группы. Опросник содержал перечень из 56 или 57 ценностей, но не включал в себя «стремление к знанию»; Шварц довольствовался понятием «любознательность» [6] “Curious (interested in everything, exploring)” (Fischer, Schwartz S. 2011, 1130–1132).
. Продолжающееся Европейское социальное исследование (ESS) использует модификацию разработанного Ш. Шварцем Портретного ценностного опросника (Portrait Values Questionnaire). Респондентам предлагается 21 описание условного индивида, характеризующее его ценностные установки. Например: «для него очень важно быть простым и скромным; он старается не привлекать к себе внимание», «для него важно показать свои способности; он хочет, чтобы люди восхищались тем, что он делает» [7] См.: перевод опросника в статье: Магун, Руднев, Шмидт 2015, 78.
. Каждый «портрет» оценивается респондентом по шестибалльной шкале в диапазоне от «очень похож на меня» до «совсем не похож на меня». В этом опроснике нет ни «стремления к знанию», ни «любознательности».
Интервал:
Закладка: