Александр Каждан - Византийская культура

Основной ячейкой византийского общества была семья. Она образовывала домохозяйство, простейший экономический коллектив. В нормальных условиях она занимала отдельный дом — жить вместе с другой семьей, за перегородкой, через которую проникал запах готовящихся блюд, казалось византийцам несчастьем, признаком крайней бедности.

Если сравнивать византийскую семью с римской, бросается в глаза упрочение ее внутренних связей. Римлянин был прежде всего гражданином, членом городской общины — муниципия. В Византии общественная жизнь стала фикцией: торжественные процессии и пышное богослужение давали известное удовлетворение эстетическим и религиозным, но отнюдь не политическим потребностям людей. И потому они все более замыкались в семье.

Упрочение семьи начиналось с формализации брака. Согласно римским нормам, он заключался без каких-либо формальностей, по одному только согласию сторон — в Византии брак должен был оформляться специальными обрядами, включавшими в себя церковное венчание. Запад в раннее средневековье, по-видимому, не пошел так далеко по пути формализации бракосочетания. Сохранился любопытный документ IX в. — послание папы римского Николая I, который прямо отметил различие визайтийской н западной практики: в то время как греки объявляли греховным брак, заключенный вне церкви, в средневековом Риме сохранялся принцип «брачного согласия как достаточного условия создания семьи.

Постепенно формализуется и помолвка, которая по нормам римского права была простым обещанием вступить в брак. Формализация ее началась с установления своего рода залога, что, возможно, вытекало из восточного представления о браке-покупке и что во всяком случае придавало помолвке ту обязательность, которой она не обладала в римском праве. Законодательством Алексея I Комнина помолвка практически была приравнена к браку. Конкубинат, характерный для Рима брачный союз второго сорта, был уже в VIII в. приравнен к браку, а впоследствии, после окончательного утверждения формального (церковного) бракосочетания, заключение конкубината становится немыслимым. Многоженство, возможное, хотя и крайне редкое, в Риме, было начисто запрещено в VIII в., а внебрачные связи сурово карались: за нарушение супружеской верности суд мог присудить к усечению носа, а застигнутого в постели жены любовника оскорбленный супруг имел право безнаказанно убить. Соответственно проституция, хотя она никогда не исчезала в Византии, рождала моральное осуждение.

Расторжение брака, которое еще в VI в. осуществлялось по добровольному согласию, с течением времени (под несомненным влиянием христианства) было так же формализовано, как и бракосочетание: развод стал допустимым только при определенных, законодательно предусмотренных условиях. Римское право не создавало препятствий для человека, намеревающегося вступить в брак после развода и тем более после смерти супруга: византийское право, напротив, только терпело второй брак и накладывало церковное наказание на вступающего в брак в третий раз ( Об эволюции семьи в Византии см. Н Нunger. Сhristliche und Nichtchristliches im byzantinischen Eherecht.— "Ostеrrеiсhi sсhеs Аrchiv fur Kirchenrecht", Вd. 18, 1967, 8. 305—325. ).

И имущественные отношения в семье стали прочнее. Согласно римскому праву, в основе имущественных отношений супругов лежал принцип раздельности, и муж оставался фактически лишь простым пользователем (на время брака) приданого, принесенного женой. Это было естественным в легко расторжимом семейном союзе. Византийское право, напротив, рассматривало имущество супругов как в известной степени слитое.

Византийская официальная доктрина восхваляла брак, объявляя его великим и ценным даром божьим, и все таки конструкция семейно-брачных отношений оказыва лась непоследовательной и противоречивой. Во-первых, христианская мораль расценивала целомудрие как добродетель и ставила безбрачие выше брака. Во-вторых, иллюзорная независимость семьи сразу же обнаруживалась при ее столкновении с государством: святость брака и его нерасторжимость превращались в ничто, если брачный союз по какой-либо причине представлялся государю нецелесообразным. Имущественная стабильность семьи также оказывалась сомнительной, ибо после смерти ее главы часть имущества нередко конфисковалась или наследникам приходилось уплачивать солидную пошлину.

По-видимому, на рубеже XI и XII столетий в природе византийской семьи стали соврршаться какие-то перемены. На адюльтер и внебрачные связи смотрят в XII в. (во всяком случае, в вельможных кругах) снисходительно, более того — с известным одобрением, а незаконных детей практически приравнивают к потомству от официальных супругов. Женщина, которую еще в XI в. нередко держали взаперти, во внутренних покоях, пробивает себе путь к образованию и общественной жизни. Биограф Айны Комниной, известной византийской писательницы, передает эпизод, очень показательный для изменения отношения к женской образованности: еще родители Анны были против увлечения дочери книгами, но ее муж уже принадлежал к «новому поколению» и сам руководил чтением молодой женщины.

В XII в. константинопольские аристократки покровительствуют ученым, а те в свою очередь посвящают знатным меценаткам не только стихи, но и трактаты по астрономии. Женщины потянулись и к политической деятельности: надменная Анна Далассина, мать Алексея I, фактически управляла страной, раздавала жалованные грамоты; дочь Алексея Анна плела интригу, стараясь возвести на императорский престол — в обход брата — собственного мужа Никифора Вриенния, историка и полководца; Ирина, невестка Мануила I, публично похвалялась своей оппозиционностью. Созданный Продромом образ властной матроны, держащей под каблуком своего мужа, был, видимо, актуальным для того времени.

Другая тенденция этого столетия — упрочение родственных связей , выходящих за пределы малой семьи. Семью ощущают теперь как часть целого — рода. Фамильные имена, которые практически не существовали в VIII— IX вв., теперь становятся все более распространенными, во всяком случае в среде знати. Правда, передача фамилии осуществляется весьма своевольно: человек может принять фамилию матери или даже бабки, два родных брага могут носить разные фамильные имена. И все-таки аристократические «кланы» становятся с конца XI в. политической реальностью: именно в это время оформляются аристократические роды Комнинов, Палеологов, Кан-такузинов, которые уже не сходят с исторической сцены до самого конца существования империи.

Тенденция к упрочению семейных связей обнаруживается особенно наглядно при сопоставлении семьи с другими социальными клеточками византийского общества. Сельская община была здесь довольно рыхлой. Ее общинные угодья составляли скорее резервный фонд деревни, нежели экономическую основу совместного хозяйствования. Переделов не было. Сады, виноградники и поля, окруженные оградами, окопанные канавами, не подчинялись принудительному севообороту. Сами природные условия горной страны, где земли для обработки не образовывали сплошных массивов, а были разбросаны по каменистым склонам, где крестьянский надел разделялся на мелкие доли, способствовали экономическому разобщению общины.