Андрей Якубовский - Профессия: театральный критик

Вероятно, есть и другие варианты перемен, которые могут считать­ся назревшими и могли бы принести Чеховскому фестивалю большую и заметную пользу. Однако главной задачей на будущее, как представля­ется, остается выстраивание его контекста.

P.S.

Автор настоящей статьи все же испытал в ходе Чеховского фести­валя потрясение. Оно было связано с откликами периодической прессы на показанное с фестивальных подмостков. Естественно, критика зави­сима от театрального искусства, которое она освещает. Но чтобы эта зависимость осуществлялась в такой явной и почти скандальной форме, нам еще не приходилось видеть.

Один из авторов, ничтоже сумняшеся, заявил, что, де, критик "раз­бирает представление как спектакль", в то время как "обычный зритель получает удовольствие от на редкость красивого действа", и сам же в другой своей рецензии на фестивальный спектакль, пространно его опи­сав, заметил как бы нехотя: "следовало бы рассказать о содержании и философии произведения"... Иначе говоря, критик превращается на на­ших глазах в "обыкновенного зрителя", который получает удовольствие от "красивого действа" и ограничивается фиксацией на страницах газе­ты отдельных "картинок", на которые, скажем справедливости ради, в самом деле распадаются многие спектакли, показанные на фестивале.

Критики описывают то, что видят, а видят они то, что им Бог на душу положит. Пример корявого пересказа спектаклей приводить не будем из жалости к читателю. Но вот отдельные "перлы": эпизоды, "мас­терски склеенные в единую композицию", "поражает фантазия, с кото­рой все это пущено в ход" или "даже то, что случается что-то неприят­ное на репетициях, но хорошо кончается, я рассматриваю как возмож­ность почувствовать привилегию жизни" (из интервью Ф. Касторфа).

Такое ощущение, что мы присутствуем при самоубийстве профес­сии театрального критика или же при убийстве самой театральной кри­тики.

Не умея понять происходящее на сцене, критики начинают хроно­метрировать спектакли: "Сирано де Бержерак" — 1 час 12 минут, "Слад­кий Гамлет"— 1 час 10 минут, — создавая прецедент, в критике неви­данный. Они же начинают сравнивать спектакли экзотических восточ­ных театров с классическими достижениями национальной кухни, на­зывая свои статьи так: "Пекинская опера лучше пекинской утки" или "Немного Кабуки для тех, кто любит суши и сашими". Гурманы и дегу­статоры высокого полета — видимо, так ощущали себя писавшие о фес­тивале, — применив к непонятным им и ими неосвоенным интеллекту­ально спектаклям критерии, нам, к сожалению, неизвестные, сопровож­дали едва ли не всякую свою статью следующими эпитетами в адрес того или иного спектакля: "Грандиозно!", "Стопроцентный хит!", "Зве­нящее совершенство", "Лучший немецкий актер современности", и — через раз — "лучший спектакль Чеховского фестиваля!".

Предлагая нам сумбурные и субъективные описания того, что уви­дели и успели запомнить, критики занимались оценкой, а не анализом, строили систему комплиментов, а не доказательств, замещали отсутст­вие культуры вымученным красноречием и тусовочным сленгом.

Бедный, бедный Пятый международный театральный фестиваль имени А. П. Чехова! Видимо, он должен был состояться хотя бы для того, чтобы один очень известный и чрезвычайно много пишущий "кри­тик" мог обнаружить в музыке "Травиаты" Верди... арию Герцога, из, по всей видимости, "Риголетто", написать имя кондитера Рагно через "о" и создать неологизм — "сирановский нос", а в другой своей "статье" не суметь различить "Страшный суд" Микеланджело и "Сикстинскую ма­донну" Рафаэля.

Бедный, бедный Чеховский фестиваль!

(Три проблемы Чеховского фестиваля // Театр. 2003. №4).

Последние страницы любой книги — вещь для автора весьма от­ветственная. Момент прощания с читателем должен запомниться. Автор постарается добиться соответствующего эффекта.

Одна мудрая театральная дама в более чем преклонном возрасте заметила, что в отечественном театре остались единицы активно рабо­тающих театральных критиков — вот такая-то, вот такой-то... К сожа­лению, она не отметила куда более важное обстоятельство, связанное не с вымиранием "художественного сословия", но с исчезновением самой профессии.

В России любая ситуация зреет долго, осознается с опозданием. А вот во французской прессе я еще в 1986 году обнаружил статью некой Эвелин Эртель, красноречиво озаглавленную: "Профессия критика под вопросом" .

Она прежде всего устанавливает связь между жизнью общества, состоянием театра и тем положением, в котором оказывается театраль­ная критика. Находя все новые и весьма аргументированные доказа­тельства кризиса театральной критики, автор пишет о потере театром своего места и роли в духовной жизни общества, о том, что "критика находится в кризисе только потому, что в кризисе находится театр, под­час столь бессодержательный, что, пожалуй, и сам не ведает, для кого и для чего он влачит свое существование". В чем же видит автор приметы кризиса в критике? В полной утрате критериев, содержательных и ху­дожественных, в принципиальном отсутствии всякой идеологии, вне которой, по ее мнению, творчество и его осмысление невозможно. За­конодатель "театра бульваров", знаменитый Жан-Жак Готье из "Фигаро" имел свои идеи, в том числе и театральные, защитник "ангажированно­го" театра и любитель Брехта Жиль Сандье не скрывал своих политиче­ских пристрастий. Но им были в равной степени присущи убеждения, принципы, которые они защищали и которые блистательно отсутству­ют, по мнению Э. Эртель, у большинства современных критиков.

Э. Эртель говорит парадоксальную вещь: она предпочитает неопытность влюбленного в театр критика-любителя виртуозному умению прожженного критика-профессионала. Она пишет: "профессио­нальный журналист пишет о театре по необходимости, по обязанности, из-за денег, а непрофессионалом движет живой интерес и любовь к те­атру"; она называет "генетическим кодом" театральной критики трепет­ное и любовное отношение к театру. И тут же отмечает неприличную игру интересов вокруг театрального искусства, несвободу мнений штатных обозревателей, влияние на критика "приятельской среды", ко­торая превращает его в рупор групповщины.

[* Журнал "Theatre-public". 1986. № 68.]

Наконец, автор высказывает мнение о театральных критиках как о "паразитах театра", которые существуют за счет театра, но сами ничего ему не дают. Э. Эртель колеблется, говорит, что суждение это не бес­спорно, но и небеспочвенно. Оно обретает силу и справедливость в тех случаях, как заметил Жиль Сандье, когда критик "принимается за чужое произведение не для того, чтоб его понять и объяснить, но чтобы эгои­стически любоваться самим собой в его отражении, чтобы отнестись к нему как к поводу поговорить о себе, чтобы загрузить читателя своими фантазмами, своими комплексами, своими стилистическими упражне­ниями, наконец, своим злопамятством или приятельскими симпатиями" .