Л. Зиман - Литературный театр

Анна Андреевна. Но позвольте заметить: я в некотором роде… я замужем.

Хлестаков . Это ничего. Для любви нет различия, и Карамзин сказал: «Законы осуждают». Мы удалимся под сень струй. Руки вашей, руки прошу.

Вбегает Марья Антоновна.

Марья Антоновна . Маменька, папенька сказал… (Видит Хлестакова на коленях.) Ах, какой пассаж!

Анна Андреевна. Ну что ты? к чему? зачем? Что за ветреность такая! Вдруг вбежала, как угорелая кошка. Ну что ты нашла такого удивительного? что тебе вздумалось? Право, как дитя какое-нибудь трёхлетнее. Не похоже, не похоже, совершенно не похоже на то, чтобы ей было восемнадцать лет.

Марья Антоновна (сквозь слёзы). Я, право, маменька, не знала…

Анна Андреевна . У тебя вечно какой-то сквозной ветер разгуливает в голове; ты берёшь пример с дочерей Ляпкина-Тяпкина. Что тебе глядеть на них? не нужно тебе глядеть на них. Тебе есть примеры другие: перед тобою мать твоя. Вот каким примерам ты должна следовать.

Хлестаков (схватывает за руку дочь так, что заставляет её встать вместе с ним на колени). Анна Андреевна, не противьтесь нашему благополучию, благословите постоянную любовь!

Анна Андреевна (с изумлением). Так вы в неё?

Застывают.

Слушатели (зрители) «Ревизора», прохаживаясь, обсуждают комедию .

1-й господин. Этой пошлостью он кормил нас в Петербурге, теперь он перенёс её в Рим.

Дама . Но что за люди, что за лица выведены! хотя бы один привлёк… Ну, отчего не пишут у нас так, как французы пишут, например, как Дюма?

2-й господип ) тоже нет, соображенья решительно никакого, всё невероятности и при том всё карикатуры.

Голос (фонограмма.) Несмотря на яркое освещение зала и на щедрое угощение, чтение прошло сухо и принуждённо, не вызвало ни малейшего аплодисмента, и к концу вечера зало в Палаццо Поли оказалось пустым.

Слушатели (зрители) продолжают возмущаться, в это время появляется чтец (чтица), затем высвечиваются в разных концах сцены Гоголь и Балабина.

Чтец .

Веленью Божию, о Муза, будь послушна,

Обиды не страшась, не требуя венца,

Хвалу и клевету приемли равнодушно

И не оспоривай глупца.

Подите прочь, – какое дело

Поэту мирному до вас!

В разврате каменейте смело:

Не оживит вас лиры глас!

Гоголь . Записывайте всё, что когда-либо вам случится услышать обо мне…

Балабина (продолжая читать то же письмо Гоголя). … все мнения и толки обо мне и об моих сочинениях…

Гоголь . … и особенно когда бранят и осуждают меня.

Балабина . Хула и осуждения для меня слишком полезны.

Гоголь . A rivederla, mia illustrissima signora, il vostro servitore fino alla morte. (Пауза.) Нельзя ли при удобном случае также узнать, что говорится обо мне в салонах Булгарина, Греча, Сенковского и Полевого?

Чтец .

Но нет пощады у судьбы

Тому, чей благородный гений

Стал обличителем толпы,

Её страстей и заблуждений.

Его преследуют хулы:

Он ловит звуки одобренья

Не в сладком ропоте хвалы,

А в диких криках озлобленья.

И веря и не веря вновь

Мечте высокого призванья,

Он проповедует любовь

Враждебным словом отрицанья.

Высвечивается Смирнова-Россет.

Смирнова . Раз, как-то в Ницце, кажется, Николай Васильевич читал мне отрывки из второй и третьей части «Мёртвых душ», а это было не легко упросить его сделать. Он упирался, как хохол, и чем больше просишь, тем сильнее он упирается. Но тут как-то он растаял…

Сцена как бы делится на две части: слева надпись «Первый том», справа – «Второй том». Слева дама приятная во всех отношениях – Анна Григорьевна и дама просто приятная – Софья Ивановна, справа – Улинька, затем Бетрищев и Чичиков.

Софья Ивановна. Сестре я прислала материйку: это такое очарование, которого просто нельзя выразить словами; вообразите себе: полосочки узенькие, узенькие, какие только может представить воображение человеческое, фон голубой и через полоску всё глазки и лапки, глазки и лапки, глазки и лапки…

Анна Григорьевна . Милая, это пестро.

Софья Ивановна . Ах, нет, не пестро!

Анна Григорьевна . Ах, пестро!

Улинька . Имя ей было Улинька. Если бы кто увидал, как внезапный гнев собирал вдруг строгие морщины на прекрасном челе её и как она спорила пылко с отцом своим, он бы подумал, что это было капризнейшее создание.

Софья Ивановна . Да, поздравляю вас: оборок более не носят.

Анна Григорьевна . Как не носят?

Софья Ивановна . На место их фестончики.

Анна Григорьевна . Ах, это нехорошо, фестончики.

Софья Ивановна . Фестончики, всё фестончики: пелеринка из фестончиков, на рукавах фестончики, эполетцы из фестончиков, внизу фестончики, везде фестончики.

Анна Григорьевна . Нехорошо, Софья Ивановна, если всё фестончики.

Улинька . Но гнев её вспыхивал только тогда, когда она слышала о какой бы то ни было несправедливости или дурном поступке. И никогда не споривала она за себя и не оправдывала себя. Гнев этот исчезнул бы в минуту, если бы она увидела в несчастии того самого, на кого гневалась.

Анна Григорьевна . Уж как вы хотите, я ни за что не стану подражать этому.

Софья Ивановна . Я сама тоже. Право, как вообразишь, до чего иногда доходит мода… ни на что не похоже! я выпросила у сестры выкройку нарочно для смеху…

Анна Григорьевна . Так у вас разве есть выкройка? Душа моя, дайте её мне ради всего святого.

Улинька . При первой просьбе о подаянии кого бы то ни было она готова была бросить ему весь свой кошелёк, со всем тем, что в нём ни было, не вдаваясь ни в какие расчёты.

Появляются её отец, генерал Бетрищев, с Чичиковым.

Анна Григорьевна . Ну что ж наш прелестник (Смотрит на Чичикова.) Как вы ни выхваляйте и ни превозносите его, я скажу прямо (подходит к Чичикову) и ему в глаза скажу, что он негодный человек, негодный, негодный.

Софья Ивановна. Да послушайте только, что я вам открою…

Анна Григорьевна . Распустили слухи, что он хорош, а он совсем не хорош, и нос у него (Чичиков щупает свой нос) … самый неприятный нос…

Бетрищев . Рекомендую вам мою баловницу. Однако ж фамилии вашей, имени и отчества до сих пор не знаю.

Чичиков . Должно ли быть знаемо имя и отчество человека, не ознаменовавшего себя доблестями?

Бетрищев . Всё же, однако ж, нужно знать.

Чичиков . Павел Иванович Чичиков, Ваше превосходительство.

Софья Ивановна . Приходит ко мне сегодня протопопша, и что бы вы думали: наш-то смиренник, приезжий наш, каков, а?

Анна Григорьевна . Как, неужели он и протопопше строил куры?

Софья Ивановна. Ах, Анна Григорьевна, пусть бы ещё куры, это ещё ничего…