Ирина Паперно - Интимность и история: семейная драма Герцена в сознании русской интеллигенции

(1850—1990-е годы)

{http://www.nlobooks.ru/}

В сознании читателей и исследователей история создания «Былого и дум» непосредственно связана с «семейной драмой», участниками которой стали Герцен, его жена Наталия Александровна и соратник по революционной демократии Георг Гервег. Их отношения, длившиеся с 1848 по 1852 годы, вдохновлялись идеей о том, что общность в любви есть высшая форма социальной связи и прообраз будущего социалистического общества. Однако их конец привел к международному скандалу в революционной среде и разочарованию Герцена в революционном сообществе, в западной демократии и в гегельянской философии истории. «Полит.ру» публикует статью Ирины Паперно, в которой автор прослеживает историю семейной драмы Герцена и рассуждает о том, как и почему факты из личной жизни стали историческим явлением. Материал опубликован в журнале «Новое литературное обозрение» {http://www.nlobooks.ru/} (2010. № 103).

Имя Александра Ивановича Герцена (1812—1870) по сей день занимает немалое место в нашем культурном сознании: революционный деятель, которого «разбудили декабристы»; представитель России перед европейской публикой во время революции 1848 г.; единственный «бесцензурный голос», доходивший до русской публики в 1853—1863 гг. (посредством Вольной русской типографии в Женеве и Лондоне); отец-основатель русского социализма; первый историк «революционных идей в России»; великий русский писатель-мемуарист и проч. Думаю, что имя Герцена связано также с представлением о том особом сообществе, которое будет позже называться «интеллигенцией»[1] {http://www.polit.ru/research/2010/11/17/gertsen_print.html#_edn1}. Мы знаем о нем из мемуаров Герцена, «Былое и думы», которые оставили ощутимый след как в русской литературе, так и в жизни русских людей. Исполненные всепроникающим гегельянским историзмом, мемуары Герцена изображают тесный круг людей, связанных острым сознанием социальной и исторической значимости своей частной и интимной жизни, вплоть до деталей эмоционального быта. Полагаю, что власть этой книги проистекает также и из чувства читательской сопричастности жизненному опыту Герцена[2] {http://www.polit.ru/research/2010/11/17/gertsen_print.html#_edn2}.

В сознании как читателей, так и исследователей, история создания «Былого и дум» непосредственно связана с «семейной драмой»: считается, что толчком к началу работы над мемуарами послужил для Герцена семейный кризис, жертвами которого стали он сам, его жена Наталия Александровна (Натали) Герцен и его друг и соратник по революционной демократии Георг Гервег. Их трехсторонние (или четырехсторонние) отношения, длившиеся с 1848 по 1852 г., в период европейских революций, вдохновлялись идеей, владевшей многими в их поколении революционеров-романтиков, о том, что общность в любви есть высшая форма социальной связи, телос исторических перемен и прообраз будущего, социалистического общества[3] {http://www.polit.ru/research/2010/11/17/gertsen_print.html#_edn3}. Этот катастрофический роман привел к смерти Натали (в родах), к международному скандалу в революционной среде и (как утверждают историки идей) к разочарованию Герцена в революционном сообществе, в западной демократии и в гегельянской философии истории.

Предлагаемая здесь вниманию читателя работа прослеживает ключевые моменты в том процессе, посредством которого интимная жизнь стала историческим явлением — и для самих героев, и для многих поколений исследователей, вплоть до наших дней. Начав с обзора самих событий, я подробно остановлюсь на том, как — с помощью коллективных усилий — сложилась история о семейной драме Герцена, ставшая, как я надеюсь показать, частью неприкосновенного запаса русской интеллигенции[4] {http://www.polit.ru/research/2010/11/17/gertsen_print.html#_edn4}.

Событийная канва этих взаимоотношений хорошо известна, и я перескажу ее здесь вкратце[5] {http://www.polit.ru/research/2010/11/17/gertsen_print.html#_edn5}. В конце революционного 1848 года, в Париже чета Герценов сблизилась с семьей немецких политических эмигрантов, Георгом Гервегом и его женой Эммой. Исполненный социальной и символической значимости, их союз — своего рода утопическая коммуна — мыслился как «остров гармонии» среди отчаяния: революция, начавшаяся 24 февраля 1848 г., застопорилась. Мужчины, горько разочарованные в своих политических устремлениях, считали друг друга братьями по оружию и духовными «близнецами» (образ, восходящий к повести Жорж Санд «Маленькая Фадетта»). Женщины, также в отчаянии от поражения демократии, жаждали гармонии. По общему замыслу, дети — Александр (Саша) и Наталия (Тата) Герцен и Гораций и Ада Гервег — присоединялись к родителям в этой коммуне любви. Обе пары надеялись, что, в условиях поражения революции, гармония и красота их взаимоотношений послужат «образцом для всего мира» — прообразом грядущего социалистического общества, а каждый из них выработает в себе «нового человека», свободного от чувства собственности и буржуазной морали. Гервег писал Герцену, что среди всеобщего отчаяния был найден «последний приют <...> в нашей интимности, в нашей общей деятельности [dans notre activité commune], в этом маленьком кругу»[6] {http://www.polit.ru/research/2010/11/17/gertsen_print.html#_edn6}. Герцен, разделяя эти надежды, говорил о них словами из знаменитой революционной песни 1789 г. «Ça ira! ça ira!»[7] {http://www.polit.ru/research/2010/11/17/gertsen_print.html#_edn7}. В письмах к немецкому другу-«близнецу» он старался побудить его преодолеть остаточный «эгоизм», который он объяснял в социальных терминах, зависимостью Гервега от «буржуазной среды» (XXIII: 230). Гервег поселился с семьей Герцена в Женеве, где Натали чувствовала присутствие тени Жан-Жака Руссо (как автора «Новой Элоизы» и «Исповеди»). Гервег давал уроки детям Герценов. (Эмма Гервег с детьми осталась в Париже: именно в этом сказывался эгоизм Гервега.) Однако вскоре возникли осложнения: Натали и Гервег стали любовниками. Натали думала, что гармония еще возможна, если только ее муж, Александр, и жена Гервега, Эмма, не узнают об их сексуальной близости. Напряжение, сомнения, подозрения подавлялись ради той «гармонии» (этим словом пользовались все трое), которой способны достичь лишь немногие. В июне 1850 г. две семьи зажили одним домом в Ницце (где Гервеги жили в основном на средства Герцена). Гервег открылся Эмме, взяв с нее клятву молчать. Герцен оставался в неведении. Натали все еще питала надежды на восстановление былой гармонии, и более того: «…может быть, и Огарёв и Natalie [Тучкова-Огарёва] приедут сюда — целая колония!.. …вот и уничтожай после этого семейство! Мы все бы были тогда одна семья!..»[8] {http://www.polit.ru/research/2010/11/17/gertsen_print.