Николай Либман - Творчество Н.С. Лескова 60-80-х годов XIX века

Но и немцам хочется проникнуть в русский быт, по­нять русский дух. Если вы присмотритесь к этому роману, то увидите, что Шульц все время хочет показать свою обра­зованность, он все время ссылается на православных писа­телей, хотя он, конечно, лютеранин. Он говорит: «мы рус­ские люди»,«у нас на Руси ». Это очень характерно для этого персонажа, и так же характерно, что он очень спокойно и уверенно говорит о новом доме, который он построит. И он его действительно построит. Все, что он задумал, - все сделает. Это экономически, психологически очень устойчи­вый характер. Но в нем нет одного - нет того наполнения, которым «всякая душа живится и чистотой совершается». Желания жить душой, то есть понять свой внутренний мир, понять, что же такое вокруг меня и внутри меня, - вот это­го здесь нет. Но надо сказать, что Берта, жена Шульца, так­же не хочет этого понимать, потому что понимание - это тяжесть. Познание приносит нам страдания. Каждый ху­дожник - это лицо страдающее. Жизнь каждого писателя, художника, живописца - сплошное страдание, потому что он никогда не доволен тем, что он делает. То, что он делает, несовершенно по отношению к тому, что его окружает, и это всегда мучает. И в этом смысле очень интересен Роман Прокофьевич Истомин. Но о нем дальше.

Ида - совсем другой характер. Она смотрит на Бер­ту с любовью и в то же время с отчуждением. Она понима­ет, что Берта - очень хороший человек, но в то же время это ее «хорошее» чуждо и нехорошо для Иды. Она пони­мает, что Шульц - прекрасный мужчина, но она относит­ся к нему с внутренним презрением. Это презрение за­ключается в том, что она понимает его ограниченность, его ничтожество. И она очень любопытно ведет себя, в то время как Шульц хвастается, что он похлопывает по пле­чу Романа Прокофьевича, знает многих актеров и как они играют, знает, что петербургский театр - лучший театр, так что, уж если говорить об опере, то здесь, конечно, он немного уступает итальянской опере. Шульц обнаружи­вает свои познания о театре, но не они важны для него, а то, что он с тем актером знаком, с той знаменитостью встречался, того у себя может принять. Близость к талан­там - вот что привлекательно для немцев - и для всех сред­них натур. Шульц ищет знакомств со знаменитостями. Здесь все на грани гоголевского Хлестакова. Помните, как там: «с хорошенькими актрисами знаком», «с Пушкиным на дружеской ноге»? И здесь та же самая нота. И у Иды эти разговоры, это хвастовство вызывает презрение. Хотя она как изваяние: ни один нерв у нее на лице не дернулся, никакой реакции не было. Она слушала - и только. Слу­шала - и внутри презирала своего зятя, не дав понять это ни зятю, ни Берте, ни кому-либо другому. Она нейтральна в этой смешной и глупой комедии, которую разыгрывает Шульц. Но не только Шульц общается с талантливыми людьми, «талант» (Истомин) тоже с ним общается.

Маня - особый человек. Я бы сказал, она по натуре художник. Она воспринимает мир чрезвычайно обострен­но. И когда она впервые смотрит на свой портрет, напи­санный Романом Прокофьевичем, она испытывает неко­торое волнение, растерянность и в то же время проникно­вение. Она несколько огорчена, что Истомин рассмотрел ее внутреннюю сущность, угадал ее характер - она бы ска­зала: угадал ее душу. С этого момента начинается сбли­жение Истомина с ней. Она еще не девушка, еще полуре­бенок, но уже тот самый полуребенок, который через два- три года будет сложившимся существом. Ее ожидают самые большие страдания - это страдания первой любви. Лесков их очень хорошо показывает. Я думаю, что он их показывает лучше, чем Тургенев. У Тургенева здесь все расплывется, начнутся диалоги, описания, вздохи. Ниче­го этого нет у Лескова. Как художник с тактом, он дает это объяснение, как теперь говорят, за закрытой дверью. Ида слушает, что происходит в комнате, где находятся Маня и Истомин. Слушает и понимает, что там происхо­дит. И в то же время стремится сделать вид, что она ниче­го не понимает. Это своего рода защита, чтобы никто дру­гой не мог ничего понять. И рассказчик, который здесь присутствует и тоже понимает, что там что-то происходит, только иногда смотрит на Иду и видит, что та все понима­ет и только делает вид, что она ничего не слышит. Входит мать. У Иды вырывается: «Славабогу, мама пришла!» «Ах, Софья Карловна здесь!» - говорит рассказчик. Этим сни­мается напряжение сцены первой любви, первого поце­луя, который они услышали, но сделали вид, что не слы­шат его и вообще не знают, что происходит.

Рассказчик здесь, как действующее лицо, очень хо­роший, он заботится о Мане, об этом юном существе, ко­торое только что входит в жизнь и судьба которого еще неизвестно как сложится. А Роман Прокофьевич - извес­тный соблазнитель, он смотрит на каждую женщину, каж­дую девушку как на жертву, его девиз - старый девиз, всем надоевший: надо сорвать распустившийся цветок, на­дышаться им и бросить - авось кто-нибудь подберет. Эта печоринская фраза не фигурирует в повести, но она про­ходит через весь характер Романа Прокофьевича. Это му­зыкальное звучание, которое создает особый фон романа. Он не герой-разрушитель, нет, он не демон. Это бес. Но бес страшный.

Художественная натура Мани еще ничего не созда­ла. Она только переживает, у нее обострены все чувства, она сплошной клубок нервов, страшно болезненно реаги­рует на все. Конечно, она не только не противится Исто­мину, наоборот, идет ему навстречу, чувствует себя вдох­новленной. Маня его любит так, как может любить толь­ко вступающее в жизнь существо - с необыкновенной силой, силой самозабвения, самоотречения.

И Ида увлечена Романом Прокофьевичем. Свое под­спудное чувство она ни перед кем не открывает, даже пе­ред Машей, которую очень любит, которой покровитель­ствует.

Рассказчик, как всякий мужчина, более груб, чем женщина, по своим ощущениям, по своим представлени­ям, по своим духовным и душевным возможностям, счи­тает, что роман надо прекратить, не понимая того, что это­го прекратить невозможно. Или почти невозможно. По­тому что люди не властны над своими чувствами. С точки зрения рассказчика, человек все может. В результате уро­ки живописи, которые давал Истомин Мане, прекрати­лись. Но свидания не прекратились. Опять наш рассказ­чик намекает художнику, что игра с огнем опасна. Роман Прокофьевич тоже понимает, что нужно это дело прекра­тить - и уезжает за границу. До сестер доходят слухи о том, что он там дрался на дуэли с князем. Страх Маши за жизнь Истомина - вершина, кульминация ее любви. Но взаимного чувства у Романа Прокофьевича нет.

Далее события развиваются совсем нехорошо, пото­му что Маша заболевает. Но это не болезнь, это беремен­ность. Маша разрешается выкидышем недоношенного ребенка. С этого момента она тяжело психически заболе­вает, наступает реакция на все пережитое. Ее помещают в специальное учреждение, где стараются вернуть к нор­мальному состоянию. В это время и Роман Прокофьевич возвращается из-за границы. Когда ему рассказывают, где Маша и что она пережила, наш ловелас несколько сму­щен. «Вы, кажется, были ранены на дуэли? - Да, пустя­ки, дрался с князем. - И глубокая рана? - Да нет, на мне все заживает».