Николай Либман - Творчество Н.С. Лескова 60-80-х годов XIX века

«Все заживает, всякая рана»... Лесков одной фразой дает характер героя. И рана от Маши тоже заживет. Зна­чит, это не трагедия. Трагедия его впереди. Шульц вызы­вает его на поединок. Да, пишет автор, все-таки эта сцена была тяжела не только для Шульца, но, наверное, и для Романа Прокофьевича. И хотя он спокойно вынул писто­леты и предложил стреляться, но он все-таки понял, что оскорбил честь ребенка, совершенно незащищенного че­ловека, только что вступающего в жизнь, еще не поняв­шего, какое чувство его обуревает, познавшего только физиологическую сторону любви, но не познавшего духов­ного начала, связанного с тайнами материнства, деторож­дения. Эти мысли впервые пришли нашему герою. В нем происходит борение между иронией и упреком, между тем, что надо разрядить пистолет (он полуиронически, полусерьезно говорит рассказчику: так мне хочется кого- нибудь убить, давно никого не убивал), и ощущением, что он преступник, что он довел эту девушку-девочку до су­масшедшего дома. А если теперь он убьет Шульца, то ра­зорит эту семью. Неужели он может остановиться? Конеч­но, нет. И он с удовольствием разрядил бы пистолет.

Но Истомин не подозревает, что, помимо побед над женщинами и девушками, бывают ситуации, когда жен­щина одерживает победу над мужчиной. Не ту ласковую победу плоти, для которой она создана, а другую - победу превосходящей силы сердца. Вот об этом лучше всех на­писано Лесковым. Ида приходит к Истомину и заставля­ет его написать письмо Шульцу с извинениями. Роман Прокофьевич, который вначале смотрит на нее, как охот­ник на хорошенького зверька, пытается взять любезный тон мужчины по отношению к женщине, подчиняется ее тону серьезного разговора и говорит, что он готов. <...>

Роман «Островитяне» необычен для Лескова. Пе­тербургский пейзаж, особая интрига, персонажи выгля­дят так, как будто сошли со страниц автора «Преступле­ния и наказания» и обработаны рукой Лескова. Везде виден стиль Достоевского: ахронологичность, обрывоч­ность, все «а вдруг». У Лескова никогда не бывает вдруг: «Я ведь не романист, я - секретарь жизни». Лесков здесь словно состязается с Достоевским. Зачем это было нуж­но автору? И.В. Столярова [1] Творчество Н.С. Лескова 60-80-х годов XIX века Введение Предметом нашего курса является творческий путь Лескова. Метод, которым мы будем пользоваться, срав­нительно-исторический: мы будем говорить о творчестве писателя на историко-литературном фоне 60-80-х годов XIX века. , которая действительно очень многое поняла в творчестве Лескова, ближе других по­дойдя к решению этой проблемы, тоже пока не ответила на этот вопрос.

Вообще лесковеды - люди особого склада. Собствен­но говоря, они только еще складываются в отдельную школу, потому что Лесков как писатель, как классик был в тени, и даже писали в какой-то юбилей, что он принад­лежит второму ряду. Почему писателей надо делить по рядам - это на совести тех, кто так сказал. С точки зрения лесковеда, который занимается творчеством писателя не от юбилея к юбилею, а вплотную, скажу, что многие важ­ные проблемы, связанные с его творчеством, все еще не решены.

Вот и нам с вами предстоит не только ставить, но и решать эти проблемы. Кажется, что «Островитяне» - это совершенно неожиданное явление, но это только кажет­ся, потому что до романа «Островитяне» был написан еще один роман - «Обойденные» (1865), который я считаю предшественником «Островитян».

Почему Лесков стал писать романы? Ведь роман - самый худший жанр. Это бессильная попытка художни­ка, пытающегося изобразить жизнь. Лесков видел себя секретарем жизни, который пишет хартию, навертывая ее на валик. А что в романе? Не жизнь, а взгляд художни­ка. Например, в «Войне и мире» нас пленяет мир, идил­лия дворянского быта. А Салтыков-Щедрин бунтует про­тив этого подхода, он пишет роман «Господа Головлевы», где утверждает, что ничего этого не было, а норма - это Иудушка и Арина Петровна.

Что роднит Лескова с господствующей стихией ро­мана? Он тоже не может вырваться из жанровой сетки эпохи. Салтыков-Щедрин в «Истории одного города» по­пытался разрушить жанр, но все-таки это произведение тоже роман, хоть и сатирический. «Война и мир» Толсто­го - тоже попытка вырваться за рамки жанра. Но филосо­фия истории и войны возникает эпизодически, все осталь­ное - роман.

Заглавие романа - «Обойденные» - программное: герои обойдены счастьем. Эта обойденность всегда присут­ствует в русской литературе: у Достоевского, у которого новая жизнь, обещание счастья находятся за пределами романа. У Тургенева, у Толстого в эти годы мотива обой- денности нет, но в 70-80-е он появляется («Анна Карени­на»). Лесков уже не удовлетворялся критикой нигилиз­ма. По его мнению, отрицание всего не может быть пафо­сом русской жизни. Он пишет «Обойденные» - любовно- авантюрный роман в ключе Достоевского.

Мне очень интересно остановиться на замысле, ком­позиции, героях. Первое, что бросается в глаза, - Лесков в какой-то степени пародирует Тургенева. Вы помните, что у Тургенева все начинается с хроники, с предыстории геро­ев: «Дворянское гнездо», «Накануне», «Отцы и дети» - вез­де одно и то же. Герои делятся на аристократов и демокра­тов. Лесков так же делает в начале романа. Он изображает старинную дворянскую фамилию времен Потемкина - князя Сурского, аристократа, не ограниченного никакими законами, принципами, кроме одного - он князь, и ему все позволено. Писатель упоминает его привязанности, сердечные похождения, детей, законных и незаконных. И весь этот страшный конгломерат русской придворной жизни, жизни русского двора он неожиданно для героя обрывает: Потемкин сходит со сцены - фавориты оказы­ваются не у дел. И теперь один путь - в деревню, где Сур- ский может быть первым. Он никого не принимает, не потому что не может, а потому что не хочет: как он будет принимать людей, которые стоят ниже его, а выше его никто не стоит, по мнению героя.

Результат самый трагический: опьяненный своей прошлой славой, за которую он держится как за настоя­щее, в бешенстве раздражения и в припадке гнева умира­ет. Автор уверен, что так можно кончить роман, не дове­дя героя до какой-то дальнейшей точки в повествовании. Вообще у Лескова здесь, как у Достоевского: помните та­кой прием - «авдруг»? «Вдруг» вошел, «вдруг» что-то про­изошло, «вдруг» умер. Все произведения Достоевского ахронологичны, вне времени, события расположены не по времени, а в обратном порядке, словно это кинематогра­фическая лента, которая вертится в обратную сторону. У Лескова здесь та же манера, только он не пускает эту ленту обратно, а просто обрывает ее, обрывает часть рома­на. Лесков не сомневается, что таким «вдруг умирает» можно оборвать повествование. Получается неизвест­ность: пропал, исчез, никому не нужен... Зачем это авто­ру? А затем, что жизнь бесконечно сложна. И эта слож­ность жизни должна быть воспроизведена сложностью сюжета. Человек, какое бы он место ни занимал на соци­альной лестнице, подчиняется не социальным законам, а живет по законам сердца, - в этом Лесков убежден. И как только он им изменяет, как только закон сердца переста­ет действовать - герой гибнет. Так начинается этот роман.