Илья Голенищев-Кутузов - Благодарю, за всё благодарю: Собрание стихотворений

Нет, не повторный лад и не заемный клад
В печальных звуках юношеских песен.
Мы знаем – каждый век по-новому богат
И каждый миг по-новому чудесен.

Остались юным нам, игравшим меж гробов
В те беспризорно-смутные годины,
От смертоносного наследия отцов
Лишь горестные ранние седины.

И если встретили мы наш железный век
Не царственно-ущербным «Morituri!»
И, пьяные тоской, у Вавилонских рек
Не прокляли сияние лазури –

Лишь потому, что есть всему конец:
И времени, и смерти, и забвенью;
Что за чертою тонкою мертвец
Облечься должен плотью воскресенья.

Я шел к тебе, о горестный поэт.
Твой взор проник во тьму грядущих лет,
Твой стих пронзил мне сердце, как кинжал, –
Я тень твою в пустынях горных звал.
И в городе твоем, в тени пяти вершин,
Казалось мне – ты здесь, я не один,
Казалось мне – лечу с отвесных скал,
Меня страшил обычный всем провал.
Но чья-то тень вставала на пути,
И до него я не посмел дойти.

Я помню зори радостного Крыма.
Синели мягко склоны Демерджи
В чадре лиловой утреннего дыма
И пел фонтан забытого хаджи.

Там кипарис склонялся надо мною,
Где желтым пламенем процвел кизил,
Вновь пробужденный раннею весною.
К долинам дождь предутренний спешил.

О, сколько раз над белою дорогой
Я ждал тебя с надеждой и тревогой,
Вдыхая свежесть полусонных гор,

Когда светило в золоте являлось,
Когда, смеясь, долина пробуждалась
И море пел волнистый кругозор.

Бежит ковыль, трепещут травы,
Струится тишь, лишь вдалеке
Лиманы, зыбкие, как лавы,
Застыли солью на песке.

Как будто ни войны, ни смуты,
Здесь ветр не рыскал никогда,
И те же солнечные путы
Связуют сонные года.

И мнится: там, за той юдолью,
Где дух в цепях степной тоски,
Идут за перекопской солью
Украинские чумаки.

Древний запущенный сад
Звук отдаленной свирели.
Тихий в душе аромат
Яблочной прели.
В зарослях стынущий пруд.
Рыбы, уснувшие в тине.
Тонкую пряжу прядут
Парки на желтой куртине.
Памяти легких шагов
Музыка в сердце слабеет.
С опустошенных лугов
Ветер медлительно веет.
Вспомни, вернись и взгляни:
Дремлет ампир деревянный.
Первоначальные дни
Юности странной…
Только в изгнанье моем
Раны перстами закрою.
Полнится дней водоем
Облачной мутной водою.

Отрадна тишина скудеющих полей.
Беззвучной музыке природа тайно внемлет.
В гробу невидимом из тонких хрусталей,
Душа усталая покоится и дремлет.
Уединения нарушив строгий строй,
Звучат мои шаги. И кажется всё проще:
Как в сновидении. Привычною тропой
Иду к редеющей, златисто-рдяной роще.
Полубеспамятство. Прохлада. Пустота.
Лишь напряженнее в дремоте ощущенья.
Мне сердце разорвет случайного листа
Едва приметное, чуть слышное паденье.

Преждевременный сумрак проник
В чащи, глуби, скалы и души.
Я радовался первым цветам,
Я радовался вешнему солнцу,
Поцелуям соленого ветра
И моим неумелым песням.
Но теперь, ничего не замечая,
Как маленький мальчик плачу
Над поломанной синеглазой куклой.
А Судьба мне читает, гнусавя,
Словно английская гувернантка,
«Оду к долгу» старого Вордсворта;
Мне другую куклу не подарят,
Разверзала Судьба, зевая,
Беззубый рот. Очки поправляла
На глазах бесцветно-близоруких,
Мне казалось: Miss Destiny – дракон,
Извергающий алое пламя;
Но чихало чудище степенно,
Перелистывая книгу жизни,
Вычеркнет страницу и мне бросит:
«Don’t be silly, my darling!».

…В вечерней тишине
Являлась ты веселою старушкой
И надо мной сидела в шушуне
А. Пушкин

Веселою старушкой в шушуне,
С монистами и звонкой погремушкой
Мне муза не являлась в тишине
И песен мне не пела. Над подушкой
Склоняя космы пасмурных седин,
Не забавляла пестрою игрушкой.
В провалах мрака плакал я один.
И лишь порой являлись два виденья,
Средь смутной яви первые прозренья.

Miss Destiny, тебе ли я внимал?
Ты в душных комнатах меня взрастила,
И был мой мир, тобой стесненный, мал.
Так детство миновало. Ты твердила
Нотации. И я примерным стал.
Моя душа смирилась и почила,
Глядя на свет сквозь мутный твой кристалл.
Лишь в глубине души струились песни
Подземных вод звучнее и безвестней.

Когда ж под вечер утомлялась ты
И над пасьянсом «Гроб Наполеона»
Дремала, в охлажденные сады
Я убегал. У дедовского клена
Созданье странное я находил.
Меня томили грустью затаенной
Ее уста. С волненьем я ловил
Музыку слов, их смысл не понимая,
Но им одним душою всей внимая.

И часто в тишине старинных зал,
Где меркнут важных прадедов портреты,
За колоннадой белою встречал
Строптивую воспитанницу Леты.
Романтики полузабвенный вздор
Ей был отраден. Позабыв запреты,
Я длил наш вдохновенный разговор.
Но, Аргуса заслыша глас трескучий,
Она скрывалась поступью летучей.

Видения, томившие меня,
Опять, опять встречаю ваши взоры.
Закат грядет, и меркнет пламя дня,
И сумерки крадутся, словно воры.
Эрато нежная, зову тебя!
Постылые заводит разговоры
Иль дремлет в креслах древняя Судьба.
Идут часы, как старики, чредою,
Согбенные медлительной тоскою.