Михаил Шавшин - Петербург.  К вопросу влияния на творчество братьев Стругацких

БН: В «Граде обреченном» главный герой — Борис Натанович, так что вряд ли.

М: А Ленинград встречается часто. В том же «Возвращении» он раза четыре, наверное, поминается. А в «Стране багровых туч» Крутиков у вас закончил матмех ленинградский.

БН: Да-а… Ну, вот значит так. Значит, тут какая-то закономерность есть. Не любили мы Москву. Это так.

М: Насколько я знаю, из ленинградцев мало кто Москву любит. Отношение к ней совершенно другое.

БН: Москва — она бьет с носка! Суровый город, суетливый, шумный…

М: Он просто совершенно другой.

БН: Неудобный для жизни… Хлопотливый… Но, видимо, только в наше время он таким стал. В советское время. Исторически Москва как раз очень патриархальный, спокойный, тихий город. Исторически.

М: Я сравнивал его за последние, скажем, тридцать лет. Ну, сорок лет. Потому что я не знаю, какая до этого была Москва. Если читать какие-то исторические исследования и романы, да, она всегда была патриархальна. Москва — женского рода.

БН: Да-да-да.

М: В отличие от Ленинграда, который мужского рода. То есть Петербурга.

БН: Да.

М: Следующий вопрос по поводу дневника.

БН: Да.

М: У вас было два дневника или один?

БН: У нас был один рабочий дневник.

М: А как вы его вели? Кто его вел-то?

БН: Ну кто, кто… Оба.

М: По очереди?

БН: Да нет. Просто у кого под рукой была тетрадка, тот и вел.

М: Она перемещалась из Москвы в Петербург?

БН: Нет-нет-нет. Она всегда была в Петербурге, всегда. Когда я уезжал на встречу, я брал ее с собой. Она всегда была в Петербурге. Этот дневник заполнялся только во время работы. То есть в перерывах между встречами я туда записывал иногда, конечно, какие-то соображения, которые в голову приходили. Для будущих встреч. Но, как правило, этот дневник работал только тогда, когда мы собирались вместе. Тогда шли записи: такого-то числа сделали столько-то страниц, такого-то числа ездили туда-то и туда-то. В основном вот так это делалось.

М: Позвольте тогда, Борис Натанович, поймать вас на слове. Если он не покидал пределов Петербурга…

БН: Нет-нет. Он покидал пределы Петербурга много раз, но только вместе со мной. А как же! Ехали работать в Комарово, я брал с собой дневник, ехал я работать в Москву, к Аркадию Натановичу, я брал с собой дневник. Ехали мы работать к маме, я брал с собой дневник. А как же. Обязательно! Собственно в Гаграх этот дневник был начат.

М: Да. Из текстов «Комментариев» это следует.

БН: Да-да-да. Это был такой рабочий дневник, который представляет собой три тетрадки, ну… две с четвертью, наверное. Последняя тетрадка… там почти ничего нет.

М: То есть, в основном, его вели вы?

БН: Да нет. Ну, как же! Ну на работе… ну мало ли что… Сидим, работаем, скажем, над «Парнем из преисподней», и возникла какая-то идея. Какую-то сцену не хочется записывать на машинке сразу, — Аркадий хватает дневник, начинает быстро писать диалоги, встречи… как бы черновой набросок делает. Это мог быть Аркадий, мог быть я — это неважно… он лежал…

М: Постоянно лежал на рабочем столе?

БН: Да-да-да. Всё время лежал на столе. Это был рабочий дневник, а кроме того еще дневник отдельно вел Аркадий Натанович, довольно регулярно, у себя дома. У него тоже накопилось довольно много дневников, по сути дела тоже рабочих. Просто он туда записывал свои собственные работы, связанные с переводами, как правило. И такой же дневник был у меня… я его вел очень плохо. Десять раз начинал, десять раз прерывался. Ну, тоже какие-то мысли, наверное, там сохранились. Но главный дневник — это рабочий дневник. Я недавно давал его Юре Флейшману, чтобы он переснял там то, что касается «Улитки». Людены готовят какое-то роскошное издание «Улитки»… вот для него.

М: Да. С массой иллюстраций. Что-то умопомрачительное.

БН: Да-да-да. Вот для этого издания я давал переснимать… первый том.

М: Я выскажу свое субъективное мнение, поэтому можно обращать на него внимание, а можно совершенно не обращать. Это просто очень сильное ощущение такое. Это касается раздельного творчества Аркадия Натановича и Вашего. Ощущение такое, что Аркадий Натанович — это, как бы сказать, блестящий стилист, а вы — генератор идей…

БН: А-а, да-да-да. Я вспоминаю это. Нет, это неправда. Это неправильно.

М: Но даже по текстам, если взять отдельные тексты… если взять то, что написал Аркадий Натанович отдельно — это, как вы указываете в «Комментариях», — 90 % Аркадий Натанович и 10 % АБС вместе взятые.

БН: Да. Мы задумывали, как правило, эти вещи вдвоем.

М: Стиль в них — не оторваться, но вот такое ощущение, что объема нет, а в ваших произведениях, наоборот, колоссальный объем информации.

БН: Я помню эту вашу фразу, я очень удивился, когда это прочитал.

М: Такое ощущение.

БН: Как я могу это опровергнуть? Могу только сказать, что это не так. Насчет стиля я не скажу — у кого блестящий, у кого тусклый…

М: Я не говорю, что тусклый, Борис Натанович!

БН: Слову «блестящий» противопоставлено слово «тусклый».

М: Нет-нет! Тут нет противопоставления.

БН: С одной стороны блестящий, а с другой стороны какой? (улыбается).

М: С другой стороны, как бы сказать… на уровне очень хорошей литературы, но без изюминки какой-то.

БН: В общем, вы не подобрали еще слов, сами не очень четко выработали идею какую-то…

М: Идею я как раз пытался сформулировать…этот вот информационный объем, заложенный в ваших романах, в него как бы погружаешься с головой.

БН: Я на эту тему, как вы сами понимаете, много раз разговаривал. Было очень много разговоров — кто доминировал в творчестве братьев Стругацких, кто в чем…

М: Тут нет доминанты.

БН: Неважно. Но вот как разделялись обязанности. Я много раз на эту тему говорил и мне просто нечего добавить к тому, что я уже сказал. Не было никакого доминирования. Если и было какое-то, как бы это сказать, разделение труда, то разделение труда было по специализации. Вот Аркадий Натанович был крупным специалистом по японщине, по армии он был крупным специалистом. Когда речь в тексте заходила об этих предметах, то главенство и доминирование принадлежало Аркадию Натановичу. Когда речь шла о математике, физике, поэзии… наконец, филателии — вот тут Б. Стругацкий вступал, и тут уж Аркадий Натанович помалкивал. А Б. Стругацкий говорил, что здесь надо писать то-то и так-то. Единственное разделение, которое я могу себе представить, состояло именно в этом.

М: Борис Натанович, я, наверное, неудачно как-то это всё формулирую…

БН: Ну так подберите слова, потому что я не понял этой фразы, я вообще не увидел основания для этого.

М: Понимаете, в ваших отдельных романах… просто наружу вырывается ощущение колоссального объема информации. В совместных произведениях этого не чувствуется. Там сверху всё стилем обработано. А у Вас он просто прет!