Михаил Шавшин - Петербург.  К вопросу влияния на творчество братьев Стругацких

АН (из писем): «… Ты зря взялся сейчас за восьмое небо…» 19.03.61.

Примечание: «Восьмое небо» — одно из рабочих названий «Понедельника».

«… что, если нам попробовать <���…> добить „Магов“?» 23.07.61.

«… Соображения по магам. Не знаю. Это должна быть небольшая веселая вещица». 04.08.61.

«… Я вставил нас в план Детгиза на 64-й год под названием „Седьмое небо“. Название пока не обязательное, но книжечку надо бы написать. Про магов. Легкомысленную. Веселенькую. Без затей. А? Мечта! А?» 01.11.62.

«… Если тебя интересует бьющая кругом ключом жизнь, то ты будешь иметь полную возможность вывалить свои внутренности в „Дни Кракена“ и в „Магов“». 22.03.63.

АН (из дневника): «Приезжал Борис, кое-что переделали в ТББ, составили план на „Суету вокруг дивана“». 06.09.63.

«26 декабря <1963> вернулся из Л-да. Написали „Суету вокруг дивана“, „К вопросу о циклотации“, „Первые люди на первом плоту“, „Бедные злые люди“». 18.01.64.

«… Май провел в Л-де, где писали и написали остальные две части СВД <���„Суета вокруг дивана“ — Ш.М.> — „Ночь перед рождеством“ и „О времени и о себе“…» 25.06.64.

Вот, собственно, и всё о «Понедельнике». Как ни крути, с какой стороны ни заходи, а получается, что веселая повесть о магах целиком написана в Ленинграде.

АН (из дневника): «Приезжал Борис, <���…> попробовали представить сюжет „Крысы“ — дневник писателя, попавшего в соседство с новыми наркоманами — электронного типа». 06.09.63.

С сентября 63-го и начинается история создания «Хищных вещей века».

БН (из писем): «… Много думаю над ХВВ. Есть в нашем замысле что-то, что отталкивает меня от него, как от „Кракена“. Наверное, это — сугубый реализм обстановки». 21.01.64.

«… Дело в ограниченности замысла. <���…> Дело в том, что придуманный нами аппарат не позволяет рассматривать проблему мещанства под многими углами зрения». 27.01.64.

БН: «На самом деле, писать повесть мы начали уже в первых числах февраля. Причем начали сразу с, так сказать, окончательного варианта: курортный городок в некоей стране, — сытый, яркий, богатый, но крайне неблагополучный мир. Всё это возникло, видимо, после двух-трех дней обсуждений. Мир оказался придуман, декорации построены, и сюжет немедленно заработал.

Черновик повести был закончен в два приема — первая половина в начале февраля, а вторая половина — в марте 1964 года. Добрых полгода черновик „вылеживался“, а в ноябре единым махом был превращен в чистовик».

Никаких указаний на место написания не наблюдается. БН разводит руками.

«С марта 1965 года у братьев Стругацких появляется, наконец, постоянный рабочий дневник». В этом месте любой исследователь может вздохнуть с облегчением: отслеживать время и координаты создания «миров АБС» становится лишь делом техники. Напрягать фантазию и вычислять неизвестное уже не надо.

Но вот что странно. Если учитывать то обстоятельство, что «АН был педантичен и аккуратен — а я (БН) ленив и небрежен», постоянное пребывание рабочего дневника у БНа выглядит более чем загадочно. Или символично. Потому что судьба «вместилища документов» о творчестве АБС — находиться в Ленинграде, как в наиболее благоприятном убежище для сохранения информации обо всех этапах Пути Предназначения. Под могучей десницей Медного всадника, защищающего город и все, что с ним связано.

БН: «Он всегда был в Петербурге, всегда. Когда я уезжал на встречу, я брал его с собой. Этот дневник заполнялся только во время работы. В перерывах между встречами я туда записывал иногда, конечно, какие-то соображения, которые в голову приходили. Для будущих встреч. Но, как правило, этот дневник работал только, когда мы собирались вместе. Тогда шли записи: такого-то числа сделали столько-то страниц, такого-то числа ездили туда-то и туда-то. Вот так это делалось.

Он покидал пределы Петербурга много раз, но только вместе со мной. Ехали работать в Комарово, я брал с собой дневник, ехал я работать в Москву, к Аркадию Натановичу, я брал с собой дневник. А как же! Обязательно!

Сидим, работаем, скажем, над „Парнем из преисподней“, и возникла какая-то идея. Какую-то сцену не хочется записывать на машинке сразу, — Аркадий хватает дневник, начинает быстро писать… диалоги, встречи… как бы черновой набросок делает. Это мог быть Аркадий, мог быть я — неважно, дневник всё время лежал на столе.

Это был рабочий дневник, а кроме того еще дневник, отдельно, вел Аркадий Натанович. Довольно регулярно. У себя дома. У него накопилось довольно много дневников, по сути дела тоже рабочих. Он туда записывал свои собственные работы, связанные с переводами, как правило. И такой же дневник был у меня. Я его вёл очень плохо. Десять раз начинал, десять раз прерывался. Ну, наверное, тоже какие-то мысли там сохранились. Но главный дневник — это рабочий дневник».

Остается надеяться, что когда-нибудь в каком-либо из академических изданий произведений АБС тексты упомянутых дневников будут приведены полностью. Просто потому, что это интересно.

Итак, март 1965-го (между прочим — год Змеи). Молодые писатели впервые в Гаграх. В Доме творчества. С большим желанием хорошо отдохнуть и хорошо поработать. У них масса идей, готовых к воплощению. И тут АБС обнаруживают, что находятся в состоянии кризиса.

БН: «… ничего не получилось. Сейчас я уже не знаю (или не помню), почему. Не шло. Застопорило. Опять застопорило, как это уже случилось с нами четыре года назад, во время работы над „Попыткой к бегству“».

Братья все-таки справляются с состоянием мучительной безысходности и набрасывают сначала план, а затем и первоначальный текст того, что в девяностых годах прошлого века становится известным как «Беспокойство». Прообраз, или, если угодно, прототип «Улитки на склоне».

20 марта работа над повестью была завершена. А 21-го авторы решили, что их произведение считать законченным нельзя. Главы, рассказывающие о Лесе, — годились, всё остальное — нет. Остальное их не устраивало. В нём «ситуация не сливалась с концепцией».

БН: «Кризис породил половину повести, но никуда не делся, он по-прежнему нависал над нами. Такого вот двойного кризиса („с разделяющимися боеголовками“) мы еще не видывали. Но настоящего отчаяния уже не было — мы были (почему-то) уверены, что с проблемой справимся.

В следующий раз мы встретились в конце апреля <���в Ленинграде — Ш.М.> Увы, я уже не помню сейчас, как и кому пришла в голову генеральная идея, определившая содержание и суть второй половины повести. В дневнике, к сожалению, этого нет. В дневнике, собственно, и сама по себе формулировка идеи отсутствует. Просто 28 апреля вдруг появляется запись: „Горбовский — Перец, Атос — Зыков“. И тут же: „1. Убежавшая машинка; 2. Сборы в лес…“ <���…> 30 апреля в дневнике впервые появляется слово „Управление“ <���…> Идет подробный план первой главы, обрывки будущих рассуждений героев, и вот — фундаментального значения строчка: „Лес — будущее“».