Доминик Сурдель - Цивилизация классического ислама

Между тем в Месопотамии режим завоевания был, по-видимому, более жестоким, чем где-либо. За переходом через Евфрат в 635 г. и победой под Кадисией в 637-м, окончательно открывшей страну завоевателям, последовало взятие и разграбление пышной сасанидской столицы — Ктесифона. Насилие победителей здесь не регламентировалось никаким политическим соглашением, при том что сасанидский суверен бежал в Иран. Плодородный бассейн Тигра и Евфрата, изрытый каналами, обеспечивавшими одновременно дренаж и ирригацию, целиком получил статус «взятой силой» территории, где с региональными особенностями не считались, как в Сирии. Подозрительность завоевателей помешала им использовать древние городские сооружения, в результате чего даже столица Ктесифон была обречена на упадок, тогда как арабские военные лагеря в Нижнем Ираке мало-помалу трансформировались в огромные оседлые города, безобразные по своей архитектуре, но густонаселенные и сохраняющие в организации своих кварталов память о палаточной группировке по кланам и племенам.

Во всяком случае, вдохновленное быстрыми и плодотворными успехами, завоевательное движение с годами только ширилось. Поначалу оно устремилось в сторону Верхней Месопотамии (взятие будущей Ракки в 639-м и Ниневии в 641 г.), Армении, затем в направлении восточных провинций, где сохранялось жалкое подобие сасанидской империи. Решающее сражение было дано в 642 г. в Нихаванде, на выходе из ущелий, ведущих из Ирака к иранским плато, и эта новая исламская победа, за которой последовала оккупация Азербайджана в 643-м и Фарса в 644 г., повлекла за собой распространение набегов вплоть до далекого Хорасана и даже за его пределы. Мало того что войска, преследовавшие бегущего сасанидского суверена, сумели пленить его, устранив тем самым всякую вероятность серьезного сопротивления, но совершая все более смелые походы, отдалявшие их все больше и больше от исходного пункта, арабские племена начинали тяготеть к оседлости, закрепляясь в отдаленных регионах целыми фракциями кланов вместе с их племенными традициями и присущим им соперничеством. Было еще очень далеко до полного умиротворения страны, которую в течение многих десятилетий будут потрясать бунты большего или меньшего размаха. Между тем к новому господству уже приспосабливался развитый класс землевладельцев, дихкан, которому суждено будет играть в исламской провинциальной администрации все более важную роль.

Параллельно, в противоположном направлении, несмотря на обещания лично халифа Умара, полководцем Амр ибн алАсом было проведено завоевание Египта. По этому случаю в долине Нила, неподалеку от расширения дельты, был основан новый лагерь — Фустат. Местное население поначалу встретило захватчиков без особого волнения, и после 640 г. главные города капитулировали. Между тем повторное наступление византийцев, обеспокоенных утратой провинции, которая служила им «житницей», повлекло за собой новые операции арабов, столкнувшихся теперь с большим сопротивлением, особенно во время осады и разграбления прекрасного греческого города Александрии в 642 г. Вся страна была, таким образом, завоевана насильно, но арабская администрация чаще всего ограничивалась восстановлением в свою пользу византийских фискальных порядков, требуя от покоренных коптов выплаты податей, аналогичных тем, что они платили прежним оккупантам, и собираемых теми же способами.

Наконец, за пределами Египта было проведено несколько масштабных рейдов через пустыню Киренаики вплоть до богатой византийской провинции Ифрикия, однако мусульманские войска, ступившие на землю Туниса в 647 г. после битвы при Сбейтле, еще не закрепили там своих позиций. Завоевательная волна шла и в сторону Анатолии, но встретила энергичный отпор византийцев, на время затормозивший исламское продвижение в этом регионе.

Тем не менее были достигнуты значительные результаты, и масштабы, обретенные империей, которая теперь простиралась от Ирана до Берберии и от портов Киликии до Нубийской границы, явственно показывали, насколько новое мусульманское государство отличалось от того, что было известно на момент смерти Мухаммада. Речь шла пока лишь о совокупности квазиавтономных провинций, объединенных превратностями священной войны, в результате которой происходили последовательные территориальные аннексии без заранее продуманного плана кампании. И все-таки эти совокупные провинции полностью признавали авторитет халифской власти. Старый город Пророка Медина, занимавшая далеко не центральное положение, играла роль столицы. Туда стекалась добыча, благодаря чему резко возросло благосостояние ее жителей. Ее правители, к которым поступали доклады от предводителей победоносных походов, решали в последней инстанции вопросы, требовавшие от них прозорливости, в то время как они с трудом могли отдавать себе отчет в отдаленных последствиях своих решений.

Конечно, гибкость, с которой первые халифы ислама старались адаптироваться к этой ситуации, заслуживает восхищения. Тем не менее надо признать, что вся их политика держалась на импровизациях и не получала единодушного одобрения, когда они пытались по-своему воспроизводить в совершенно иных обстоятельствах пример Пророка. Не меньшими были проблемы, возникавшие на уровне местного урегулирования и толькотолько начинавшие получать в каждом отдельном случае свое разрешение, поскольку примитивное общество завоевателей и в целом более развитое население, которому бывшие бедуиныарабы навязали свое господство, еще слабо осознавали свое неожиданное сожительство.

Эти условия объясняют то разобщение, которое за 28 лет, последовавших за уходом Пророка ислама, разрушило группу бывших приближенных Мухаммада и их потомков. Сподвижники относились к непредвиденной ответственности, обретенной в рамках разросшейся мусульманской общины, в соответствии с личным темпераментом, а также в соответствии с племенными и родовыми обычаями. При этом чаще всего они оказывались рассеянными по воле военного жребия и подпадали под влияние тех стран, куда бывали посланы. Другим фактором разобщения в недрах империи отныне стал местный неарабский партикуляризм, подогревавший амбиции, которые мало-помалу привели к конфронтации и появлению интерпретаций исламской доктрины, зачастую сильно расходящихся. Несмотря на сознательную изоляцию завоевателей в среде покоренного населения, с которым они пока отказывались смешиваться, чуждые влияния уже начинали исподволь будоражить исламское общество, усугубляя его собственные проблемы страстями этнических и национальных конфликтов предшествовавших эпох.

Приход Муавийи на трон халифа в 660 г. знаменовал триумф клана Умаййадов над шиитской партией. И это означало триумф политики искусного наместника в Сирии, избравшего позицию понимания по отношению к ее жителям и реалистичный подход к проблемам, встававшим в связи с господством ислама в регионах старой цивилизации. Эта новая политика, распространенная в масштабах империи, которой умаййадский суверен отныне был призван управлять, будет характеризовать проводимую им и его наместниками линию. Тем не менее в этом разнородном мире противоречий было так много, а при постоянной эволюции еще не устоявшегося исламского общества трудности прирастали так быстро, что предприятие завершилось финальным крахом — свержением этой династии династией Аббасидов в 750 г. Более того, память о ней была извращена последующими эпохами, традиционно обвинявшими тех, кого с тех пор называли уже не «халифами», а умаййадскими «государями» и критиковали, в частности, за присущее им безбожие и преступную алчность, поскольку арабским историкам, погруженным в смуту и раздоры своей эпохи, трудно было беспристрастно воспринимать прошлое с его всегда актуальными в доктринальном плане последствиями, которые изначально зачастую проистекали от личных распрей.