Пьер Шоню - Цивилизация классической Европы

Мне доставляет удовольствие несколькими словами предварить второе, упрощенное, но вполне адекватное издание «Цивилизации классической Европы», возвращающее актуальность книге, к которой я по-прежнему привязан.

Я написал ее на одном дыхании в первой половине лета 1965 года, уединившись в большом доме на узкой улице Корделье с не покидающими мое сознание мыслями о сыне Марке. За год до того источенный неумолимой болезнью Марк устремился в последний путь к мучительной агонии, которая завершилась смертью в ночь с 19 на 20 декабря 1964 года. Ему, отсутствующему, но вечно живому, в неистребимом уповании были посвящены эти пронизанные горечью воспоминаний страницы.

В 1965 году меня занимал обычный университетский учебный процесс. С 1960 года я целиком посвятил себя почти исключительно моим студентам в Кане. Не забуду помощь Пьера Губера, который соблаговолил проконсультировать меня об опыте издания своей фантастической «Бовези». Благодаря ему (ему и первым историкам-демографам, которых готовил Луи Анри) и переквалифицировался специалист по испанской Америке, пораженный открытием латиноамериканской части христианского мира не меньше Бернардино из Саагюна, узревшего науатльские плато Анауака.

Эта книга с сюрпризом. Ибо здесь в общую историю включены два необычных компонента. Во-первых, историческая демография. Столь бесспорный специалист, как Жак Дюпакье, утверждает, что «Классическая Европа» — событие в истории данной дисциплины. Лестное для меня суждение оставляю на его совести. Во-вторых, но быть может, в большей степени, история науки. Достаточно поместить в центр всего исторического дискурса то, что действительно является сердцевиной духовных исканий и нашего овладения природой. Да, природа вполне поддается описанию геометрический языком, правда, за счет определенного обеднения, степень которого мы сегодня понимаем лучше и без которого мы никогда не ступили бы на Луну и не завели бы в кармане жилета электронный калькулятор. В скромной истории нашей дисциплины «Классическая Европа» — это действительно включение демографии и истории точных наук в традиционную, несмотря ни на что, структуру исторической памяти Запада, безусловно входящего в единое целое с иными мирами, открытыми им веком ранее.

В свое время такой подход был новаторством. Я делал это без колебаний и угрызений, с озорной и ненасытной страстью первооткрывателя, не заботясь о нюансах. Осознание последнего пришло ко мне позже, забрезжило в «Европе эпохи Просвещения», которую я старался полюбить, тогда как «Эпохе классической» (вернее было бы назвать ее барочной) я отдался безудержно, в спонтанном порыве.

Обязательно обратитесь к «Населению Парижского бассейна» (ENESS, 1979) и «Исторической демографии» (PUF, 1984) Жака Дюпакье, бесподобному «Руану в XVII–XVIII вв.» (SEDES, 1983) Жан-Пьера Барде и «Бордо» Жан-Пьера Пусу (ENESS, 1983,651 р.).

Вам придется приложить к перечисленному монументальное творение Фернана Броделя «Материальная цивилизация, экономика и капитализм» (A. Colin, 3 vol., 1978; рус. изд. Прогресс, 1992), труд Эмманюэля Ле Руа Ладюри, о котором я много говорил в книге «За историю» (Perrin, 1984), всю литературу о смерти, это достижение 1970-х годов: Филипп Арьес и Мишель Вовель, «Человек и смерть» (Le Senil, 1977), «Смерть и Запад» (NRF, 1983) и мой вклад в эту тему «Смерть в Париже» (Fayard, 1978). Что касается истории культуры — все, что собрал Анри-Жан Мартен: «История французских издательств» (Promodis, 1983) — с помощью Роже Шартье. Сегодня видно, что читать и писать об этом гораздо труднее, чем это представлялось в 1965 году.

Между тем не произошло ничего сверхординарного, что опровергло бы наши знания об этом недавнем прошлом. «Классическая Европа» не так уж устарела. Можно ее дополнять, но на сегодня у меня нет оснований для пересмотра написанного в свое время. Вполне оценив и взвесив все, я не испытываю ни малейшего стыда за свой текст 1965 года, в чем и расписываюсь.

Пьер Шоню

Но что подразумевается под классической Европой? Ученое слово «Европа» начинает постепенно, с запада на восток, входить в обиходное употребление в XVII веке. Обратимся к вербальной статистике. Она способна революционизировать историю представлений. В XVII веке гуманитарное слово «Европа» вступает в неравную схватку с понятием «христианский мир», за которым тысяча лет употребления, шесть веков Крестовых походов и эмоциональная насыщенность и благозвучие.

Нет ничего интереснее хронологии и картографии употребления понятий «Европа» и «христианский мир». Около 1620 года слово «Европа» бросается в глаза как непривычное. Около 1750 года выражение «христианский мир» уже всего лишь архаизм. Сам смысл его изменился, оно перестало быть эквивалентом «Европы». Во Франции, Голландии, Англии замещение совершается очень рано, с 1630 по 1660 годы. В 1660 году «Европа» присутствует в западном лексиконе. Но в Испании, на юге Италии, в Австрии, Венгрии, Польше перед лицом турок — везде, где еще жив былой дух Крестовых походов, по-прежнему преобладает выражение «христианский мир». В 1750 году, в свою очередь, «Европа» обосновывается уже на Востоке в привычном для Парижа и Лондона употреблении. Слова, по крайней мере в их бессознательном употреблении, отражают подлинную реальность.

Слово «Европа» вошло в употребление в XVII веке. Дополнение же «классическая» относится к XVIII веку. Вольтер своими «Веком Людовика XIV», вышедшим в Берлине в 1751 году, и «Опытом о нравах» (1756) возвысил данное прилагательное. Таким образом, «классическая Европа» есть порождение 1750 года, эпохи Просвещения, что проистекает от осознания двух моментов — глубокой солидарности XVIII века с французской мыслью 1660-х годов и истинных масштабов великой интеллектуальной революции 1620–1640 годов. Солидарности в плане эстетическом, солидарности в плане философском, солидарности в плане политическом. Дерзость энциклопедистов в плане политическом была прежде всего вербальной. Философская Европа бурно приветствовала Помбала, восторгалась Фридрихом и Екатериной Великой. Сверх того, некоторые прилежные критики: Буше, Буланже, Дамьелавиль, Дидро, Жокур, — ссылаясь на Генриха IV, требуют улучшений. Революция — это не завтрашний день. Она началась вчера против Лиги, против Фронды. Если энциклопедисты и требуют чего-то в гражданском порядке, так это доведения до совершенства монархического государства, которое совсем недавно было к ним благосклонно.

Утверждая классицистичность Франции Людовика XIV, Европа эпохи Просвещения, вслед за Вольтером, утверждает глубоко ощущаемую элитой взаимосвязь с этими ста тридцатью годами (1630–1760), которые и составляют то, что мы предлагаем называть классической Европой. Задача историка — подтвердить единство классической Европы.