Пьер Шоню - Цивилизация классической Европы

На востоке происходят другие подвижки. К концу XVII века Бреслау и Прага преодолели отметку в 40 тыс. человек, тогда как Лейпциг и Дрезден едва превысили показатель 20 тыс. Трудно оценить население Москвы. К 1600 году оно было, несомненно, порядка 80 тыс. жителей; в 1750 году, после колоссальных усилий Петра Великого на Неве, Москва по-прежнему превосходила Санкт-Петербург (чуть больше 100 тыс. жителей против чуть менее 200 тыс.). Городская сеть, таким образом, позволяет одновременно проследить долгий подъем Востока и в то же время лучше оценить существовавшие в середине XVIII века масштабы расхождения, которое предстояло преодолеть.

Долгое время структурно неподвижный город в конце классической эпохи начинает двигаться. Он меняет размеры и численность. Достигнув на целое столетие своего верхнего предела после быстрого роста XVI века, город в течение двух третей столетия, между 1690–1700 и 60-ми годами XVIII века, переживает рост. Такое изменение уровня не обходится без структурных перемен. С самого начала XVIII века в городе, вокруг города и через город происходят революционные перемены новой эпохи. Именно поэтому даже столь поверхностный, как в рамках этой главы, очерк о городе выливается в вопрос о вторичных и третичных секторах деятельности.

Экономические перемены глубоко воздействуют на перемены социальные, отражаясь прежде всего на городском пейзаже. Неблагоразумно схематизировать столетие истории на самом богатом, самом плотном, самом разнообразном, если не самом обширном, из континентов и выбирать для такой схематизации сектор самый человеческий, а значит, самый живой, пульсирующий и своеобразный городской сектор в эпоху обманчивой неподвижности, сопряженной с глубокой трансформацией. Предостережение высказано, факт остается. Город XVII века до некоторой степени по-прежнему оставался городом Средневековья. По крайней мере, по моменту возникновения или рождения, от которого ведется отсчет. Когда налицо простой рост, привносимые к прежнему городскому ландшафту новшества не нарушают континуума. В XVIII веке все иначе. Извилистые улочки без определенного плана, приземистые дома, легкие материалы, чрезвычайная скученность. В сравнении с крайней плотностью, достигнутой в конце XIX века, когда ко всем старинным причинам скученности добавились возможности многоэтажного строительства благодаря дешевой подъемной технике, городская плотность XVII–XVIII веков была низкой. Но относительно жилой площади, а не площади застройки плотность XVII века была весьма высокой средневековой плотностью.

Несмотря на катастрофический пожар сентября 1666 года, Лондон в 1695 году (из 97 приходов intra muros [102] Внутри города (лат.). — Примеч. ред. результаты по 17-ти утрачены, сохранилось 80) по причине головокружительного роста деловой активности отличала большая скученность: плотность превосходила 300 жителей на акр (800 на гектар) в двух приходах — Сент-Ленард — Фостер-Лейн (398 жителей на акр) и Сент-Энн — Олдерсгейт (316); в 41 приходе она превышала 200 жителей на акр, в остальных, за исключением трех, была не более 120 человек на акр. За городскими стенами плотность существенно уменьшается, но становится более равномерной — колебания плотности по 13 округам составляли от максимума в 219 жителей на акр в Сент-Боттолф — Бишопсгейт до минимума в 125 жителей на акр, что дает еще более 300 жителей на гектар.

Позднее исследование революционного Парижа позволяет, по крайней мере, отчетливо проследить контраст между двумя городскими структурами: древней (до XVII века) и новой структурой XVIII века. Центральная часть, старый средневековый Париж, соответствующий городской черте времен Карла V (1370), несмотря на древность и малую высоту домов, повсеместно представлял плотность выше 400 жителей на гектар. «Кварталы, образованные старинными радиальными дорогами, ведущими из города, — пишет Роже Моль, — тоже были полностью урбанизированы; их плотность превышала 200 человек на гектар. Зато за заставой откупщиков простирались кварталы новые, находящиеся в стадии развития, где плотность оставалась ниже 100». За исключением старого центра, Париж XVIII века был относительно разреженнее в сравнении с фантастической плотностью Лондона в конце XVII века.

Как правило, в городах XVIII века центральные кварталы, где дома датировались в основном XVII и XVI веками, даже концом XV века, имели самую высокую плотность, зачастую превышающую 500 жителей на гектар. Эти старые перенаселенные кварталы — в среднем по одной семье на комнату — были кварталами народными. Кварталы XVIII века, периферические, зачастую богатые, имели плотность вдвое-втрое меньшую. С одной стороны, это следствие прогресса обеспеченности, с другой — это связано с новой концепцией отношений человека и пространства.

К примеру, в 1773 году в сильном контрасте с новыми кварталами с прямолинейными проспектами и внутренними садами центр Бордо (город-чемпион Франции в XVIII веке) насчитывал 501 жителя на гектар в черте древнего галло-римского ситэ. В центре Льежа в 1790 году: Ротюр — 638 жителей на гектар, Марше — 627, Сент-Альдегонд — 560, Санси — 539, Сент-Катрин — 521. В квартале Сент-Катрин в 1790 году насчитывалось еще 73 дома на гектар. Но в 1684 году их там было 83. Можно было бы расширить пример, сравнив старинные города с городами новыми, плотность, достигнутую в зонах недавней урбанизации на востоке, с плотностью традиционной урбанизации на юге и западе, это подтвердило бы, что численное удвоение городской сети XVIII века сопровождалось учетверением урбанизированных пространств благодаря радикальному разреживанию. Это аналогично революции пригородов XX века, связанной с умножением средств внутригородской транспортировки, и противоположно ситуации XIX века, самой функции дешевой техники многоэтажного строительства.

Восемнадцатый век устраивается в городе поудобнее. А также намечает системную организацию городского пространства. Чтобы доказать это, несмотря на недостаток места, вот несколько убедительных ориентиров: Амстердам, Мадрид, Лондон и Лиссабон.

Амстердам, город каналов, Венеция северной урбанистики, вырос втрое между 1580 и 1620 годами. Этот город в начале XVII века по-прежнему стоял на своих дубовых сваях, расходясь веером от своего символического центра — биржи. Экстраординарная скученность, плотность выше средневековой, подкрепленная технической инновацией: дешевый кирпич, материал крепкий и относительно легкий, и прочность основания, обеспеченная сваями, позволяли надстраивать этажи. Узкие — только высота и глубина — дома фасадом на канал, идеальное средство транспорта и свалка, бесплатно и эффективно обеспеченная приливом, — какое преимущество перед зловонной Венецией! Наконец, городское ядро было охвачено в качестве средства коммуникации и защиты полукругом большого «обводного» канала ( Singel ). «Кирпичная стена, укрепленная множеством каменных арок, под которыми жили в ужасной грязи семьи нищих, окружала город. Двадцать шесть ворот открывались по эту сторону от рва» (Пауль Зумтор). Налицо эффективность, обеспеченная кирпичом, водой и высотой домов, но отсутствие геометрического плана.