Михаил Гиршман - Литературное произведение: Теория художественной целостности

Соловьев говорит о том, что видимый мир есть мир постоянного изменения и развития, тем самым подразумевая существование другого, невидимого и неизменного мира. Об этом часто пишет Тютчев: «…Перед тобой словно приоткрылся иной мир, изливающий свет на наш. Поистине поразительно, что, несмотря на весьма неясные представления о потустороннем мире, человек постоянно ощущает, что этот мир существует рядом и в любой момент может вторгнуться в наш…» 7 .

Невидимый мир есть вневременной и внепространственный хаос, который и Тютчев, и Соловьев определяют одним словом – бездна. Время для хаоса не существует, так как сам по себе он не входит в пределы всеобщего разумного строя, только космический процесс подчиняет его разумным законам. Вместе с тем энергию для развития космоса дает хаос: хаос, провоцируемый строительством цивилизации (сутью космического процесса), совершает движение, дающее этому процессу силу и энергию, необходимую для дальнейшей жизни; но по мере «окосмичевания» мощь хаоса возрастает, и может наступить момент, когда очередной толчок в развитии цивилизации окажется для нее самой последним, роковым, настолько разрушительным будет ответный удар хаоса, причем главный признак конца мира – распад духовных связей человечества и всеобщая потеря духовности:

Диалогическим ответом на противоречие тютчевского скептицизма и самого факта поэтического творчества выступает у Вл. Соловьева внутренне противостоящая Тютчеву идея деятельного участия индивидуальности в развитии всемирной жизни: «Идеальная жизнь индивидуальности в ее полном и безусловном значении осуществляется и увековечивается только в соответствующем развитии всемирной жизни, в котором мы можем и должны деятельно участвовать, но которое не нами созидается. Наше личное дело, поскольку оно истинно, есть общее дело всего мира, – реализация и индивидуализация всеединой идеи и одухотворение материи Оно подготовляется космическим процессом в природном мире, продолжается и совершается историческим процессом в человечестве» (т. 3, с. 52). А «равнодействующая» исторического процесса человечества определяется у Вл. Соловьева следующим образом: «Несмотря на все колебания и зигзаги прогресса, несмотря на нынешнее обострение милитаризма, национализма, антисемитизма, динамизма и проч. и проч., все-таки остается несомненным, что равнодействующая истории идет от людоедства к человеколюбию, от бесправия к справедливости и от взаимного разобщения частных групп к всеобщей солидарности» (т. 7, с. 72).

Очень важно, на мой взгляд, осознать в этом оптимистическом прогнозе фундаментальное присутствие тютчевской трагической подкладки, предполагающей пробуждение адекватного человеческого сознания, способного, как писал Л. Н. Толстой, «установлять, кроме отношения к ближайшим явлениям жизни, свое отношение ко всему бесконечному во времени и пространстве миру, понимая его как одно целое» 8 . Разрешение мига человеческой жизни в «становящуюся разумность» – это, по Вл. Соловьеву, базовое условие и осуществления его оптимистического прогноза «равнодействующей истории», и самого существования человека и человечества с их единой судьбой.

Диалог поэта и философа, один из моментов которого здесь представлен, происходит, таким образом, как между Тютчевым и Соловьевым, так и внутри каждого из них, точнее, внутри поэзии Тютчева и философии Соловьева. И здесь открывается глубочайшая актуальность еще одного фундаментального единства, на котором настаивает Вл. Соловьев в статье о поэзии Тютчева, – единства науки и поэзии, в противовес их разрыву на агрессивные «половинки», желающие заменить собою целое в сражениях не на жизнь, а на смерть сциентизма и эстетизма.

Между тем наука и искусство – это универсальные формы родового преодоления человеком всяческой видовой и временной ограниченности. Они равнодостойны и равнонеобходимы для разрешения коренного противоречия между бесконечным миром, живущим бесконечное время, и конечным человеческим существованием в определенном времени и пространстве. Наука и искусство создают две различные, но равнонеобходимые сферы объединения человеческих усилий разрешать это противоречие. Оно разрешается не определенными знаниями, нормами, знаками или приемами, а их переходом в здесь и сейчас происходящий поступок созерцания и понимания жизни, где каждый призван сделать свой, никем и ничем не заменяемый шаг в общем процессе «становящейся разумности».

Именно на таком общем смысловом корне и возводится Вл. Соловьевым единство науки и искусства в статье «Поэзия Ф. И. Тютчева»: «Художественному чувству непосредственно открывается в форме ощутительной красоты то же совершенное содержание бытия, которое философией добывается как истина мышления, а в нравственной деятельности дает о себе знать как безусловное требование долга и совести. Это только различные стороны или сферы проявления одного и того же; между ними нельзя провести разделения и еще менее могут они противостоять друг другу. Если вселенная имеет смысл, то двух противостоящих друг другу истин – поэтической и научной – так же не может быть, как и двух исключающих друг друга „высших благ“ или целей существования» (т. 7, с. 124).

Жить и мыслить единым «высшим благом» единого неразделенного человечества, понимать бесконечный во времени и пространстве мир как единое целое – таковы трудные, очень часто непосильные, но всегда жизненно необходимые уроки, задаваемые «на дом» каждому в школе диалога поэта и философа, в школе встречи поэтического созерцания и философского понимания жизни.

1. Использую материал статьи: М. Гиршман, Ю. Грувер, Т. Юдаева Вл. Соловьев о художественном времени в поэзии Ф. И. Тютчева // Эстетический дискурс. Семио-эсте-тические исследования в области литературы. Новосибирск, 1991.