Лени Рифеншталь - Мемуары

Когда тем же вечером я нашла карточку со своим именем на празднично накрытом столе в Доме немецкого искусства, то не поверила собственным глазам — моим соседом оказался Геббельс. Что за дьявольщина! Уйти было нельзя, так как зал уже заполнился приглашенными. Только теперь я заметила, что напротив за столом разместились Адольф Гитлер и жена итальянского посла мадам Аттолико. Соседом справа был доктор Дитрих, глава имперского ведомства по делам прессы. Я чувствовала себя так, будто сижу в ожидании собственной казни.

Тут в зал вошел Геббельс, поздоровавшийся со мной холодно и надменно. По выражению его лица невозможно было определить, знает ли он уже о скандальных историях Егера.

Супруга итальянского посла, должно быть, сказала Гитлеру что-то приятное обо мне. Оба подняли свои бокалы и выпили за мое здоровье.

В это мгновение мне пришла в голову неожиданная идея. Я повернулась к Геббельсу и сказала:

— Мне нужно кое в чем покаяться перед вами.

Он недоверчиво посмотрел на меня.

— Помните, доктор, — продолжала я виноватым голосом, — вы предостерегали меня в отношении господина Егера, о котором я так пеклась и даже поручилась за него?

— И что же? — раздраженно прервал меня Геббельс.

По выражению его лица стало понятно, что о статейках Егера его еще не проинформировали. Я облегченно вздохнула.

— Произошло нечто очень неприятное — господин Егер опубликовал в Голливуде невероятно скандальные истории обо мне. Вы уже читали? — тихо спросила я и с волнением стала ждать его реакции.

Сделав пренебрежительное движение рукой, министр презрительно ответствовал:

— Я же вам сразу сказал, что не следует верить этому пачкуну.

Мне оставалось только кивнуть головой в знак согласия. После подобного замечания Геббельса становилось ясно, что он не станет уделять время чтению историй Егера.

Так я едва-едва избежала больших проблем; должно быть, в этот день меня берег ангел-хранитель.

С этого времени у меня была только одна задача — кинокартина «Пентесилея». Для ее производства я после своего возвращения из США основала фирму «Лени Рифеншталь-фильм-ГмбХ». Компания «Олимпиаде-фильм» создавалась исключительно для производства лент о спортивных событиях, а моя фирма «Студио-фильм», переименованная в «Рейхспартайтагфильм», такой дорогостоящий проект, как «Пентесилея», реализовать бы все равно не смогла — коммерческий риск был слишком велик. Колоссальный международный успех фильмов об Олимпиаде сделал финансирование моей новой картины вполне осуществимым. Сообщение из Министерства пропаганды о том, что «Пентесилея» занесена в плановый перечень проектов под № 1087, стало для меня выстрелом стартового пистолета.

Я понимала, что создание подобной ленты связано с огромными трудностями. Нужно было правильно выбрать стиль фильма. Тема балансировала на грани между возвышенным и смешным. Либо картина станет выдающимся произведением, либо полным провалом.

Чтобы справиться с этой задачей, требовалось освободиться в первую очередь от организационных дел. К счастью, мои сотрудники за годы нашей совместной работы многому научились. Кроме того, мы с ними подружились и я могла им доверять. Это были мои доверенные лица — Вальди Траут и Вальтер Гросскопф.

Перед началом собственно подготовительных работ мне надлежало прежде всего потрудиться над своей речью — роль требовала от голоса многого. К тому же как королева амазонок я должна была стать прекрасной всадницей. Несмотря на увлечение спортом, у меня не возникало возможности — если не считать неудачной попытки в Калифорнии — научиться ездить верхом. Теперь я каждый день брала уроки верховой езды. Как и другие виды спорта, она давалась мне легко, и занятия доставляли большое удовольствие. Надо было уметь запрыгивать на лошадь и скакать без седла. Вскоре вместе с моей коллегой Бригиттой Хорней, опытной наездницей, жившей в Далеме неподалеку от меня, мы стали кататься по Груневальду.

Да и моей фигуре неплохо было бы походить на фигуру амазонки. Для этого пришлось много потрудиться. Каждое утро приходил тренер, который проделывал вместе со мной необходимые упражнения. Днем я занималась сценарием и подбором основных сотрудников для будущих съемок. Что касается композитора, то самым подходящим казался Герберт Виндт. Для декораций я пригласила одаренных художников Херльта и Рёрихта, [303] Рёрихт Вальтер (1897–1945), Херльт Роберт (1893–1962) — художники-декораторы фильмов Ф. Ланга. оформлявших почти все фильмы Мурнау и Фрица Ланга.

Жизнь моя была настолько заполнена этим проектом, что не оставалось времени для светских обязанностей. Да я и не жалела об этом, поскольку уже с молодости не особенно интересовалась ими. Ни разу не побывала даже в «Товариществе артистов» — клубе, где встречались видные деятели искусства и который часто посещали Геббельс и другие министры. Если хотелось поближе познакомиться с каким-нибудь интересным человеком, я приглашала его к себе, предпочитая беседовать с ним с глазу на глаз.

К числу моих посетителей тогда принадлежала Гертруд Эйзольдт, [304] Эйзольдт Гертруд (1870–1955) — немецкая актриса, играла в Мейнингенском театре, затем в Немецком театре в Берлине (в 1902–1933 гг.), где занимала ведущее положение. Главные роли в постановках «Духа земли» Ведекинда (1902), «Электры» (1903) Гофмансталя, «Саломеи» (1903) О. Уайльда. Играла роль Пэка в пяти редакциях рейнхардтовской постановки «Сна в летнюю ночь». «Кольцо Эйзольдт» — ежегодная премия лучшему немецкому актеру. лучшая в то время исполнительница роли Пентесилеи. Она была одной из любимых актрис Макса Рейнхардта и играла в Немецком театре все главные роли. Гертруд так вдохновила идея снять фильм «Пентесилея», что была готова разучивать роль вместе со мной.

Меня с удовольствием навещал и Эмиль Яннингс. Я познакомилась с ним благодаря Штернбергу во время съемок «Голубого ангела». Наши беседы всегда проходили очень эмоционально. Последняя его картина «Разбитый кувшин» по комедии Генриха фон Клейста, в которой он играл роль деревенского судьи Адама, мне не понравилась. По-моему, получился всего лишь экранизированный спектакль, да и вообще эта блестящая пьеса не годилась для кино. Я восприняла фильм как нарушение законов жанра. Яннингс, казалось, был обижен.

— Что вы этим хотите сказать? — спросил он.

Я осторожно попыталась пояснить свою точку зрения. Главным моим аргументом было то, что настрой публики в кинотеатре — другой, нежели в театре. В кино зритель — в отличие от театра — бывает весьма удивлен, если видит на экране комнату в крестьянском доме, где лежащий на кровати, сморкающийся толстый деревенский судья открывает рот и начинает говорить стихами. Яннингс же в ответ предостерегал меня от экранизации «Пентесилеи».