Лени Рифеншталь - Мемуары

— Нет, — ответил он спокойно.

Через несколько минут я дозвонилась до господина Вюрстлина, сотрудника штутгартского филиала «Кодака». Я сообщила ему, что говорю из фирмы Гейера и что при нашем разговоре присутствует руководитель отдела цветных пленок. Все произошло приблизительно так:

— Растолкуйте, пожалуйста, господин Вюрстлин. Вот во время экспедиции мы работали со сверхчувствительным ER-материалом. Как после его проявки должны выглядеть оригиналы и образцы? Должно ли небо оставаться голубым, чернокожий туземец — коричневым, цвет моей кожи — светлым, или цветопередача на этом материале другая?

— Конечно, цвет должен быть таким, как в природе, только вы ведь, вероятно, знаете — в оригинале немного мягче.

— Итак, небо должно быть голубым, а туземец — коричневым или коричнево-черным?

— Естественно, что за вопрос.

— А что означает, — спросила я с бьющимся сердцем, — если снимки зеленые, такие как еловый лес, или светло-зеленые, как листья салата?

После некоторой паузы Вюстлин сказал:

— Тогда материал испорчен.

Я и сегодня не могу найти слов, чтобы описать, что у меня творилось в душе после столь недвусмысленного ответа. Но я еще не осознавала размеров катастрофы и продолжила:

— А что же могло случиться?

— Возможны три причины. Первая — не в порядке исходник. У «Кодака» это исключено. Они получали отобранные пленки самолетом из Рочестера. Вторая причина — вполне возможный результат воздействия сильной жары. Вероятно также ошибка при проявлении: если ER-материал по невнимательности или неосторожности был обработан не специальным, а обычным проявителем.

— Но ведь до сдачи заказа, — сказала я с сомнением, — все пробы были безукоризненными.

— Пусть фирма Гейера вышлет нам позеленевший ER-материал, мы его исследуем.

Этим разговор и закончился.

Пленки потеряны. Никто не увидел наши съемки праздников поминовения мертвых, посвящения юношей и другие культовые ритуалы. Я подумала об американцах, о договоре и ссудах, предоставленных друзьями, о бесконечных усилиях, оказавшихся теперь напрасными. Мир внутри меня обрушился.

После этого телефонного разговора руководитель отдела цветных пленок потерял покой. Как ни тяжка оказалась ситуация и для меня, в этот момент я ему сочувствовала. Для него как специалиста позор был грандиозным. Возможно, он сам и не виноват. Вероятно, все время заверяя меня, что сумеет изготовить качественную цветную копию специальным фильтрованием, он хотел прикрыть одного из коллег.

Я осталась в Гамбурге еще на пять дней. Почти с утра до вечера сидела в копировальной мастерской. Опасения подтвердились: оригиналы ER-материала тоже оказались зелеными. Так почему же все это произошло: из-за африканского климата или неправильной обработки? Поскольку пробный ролик и все наши пленки мы хранили под землей и после проявления они были совершенно нормальными, версия, что всему виной жара, явно отпадала. Ни на одном пробном ролике не было цветных штрихов, как и на высокочувствительных пленках.

Но речь теперь шла не о том, кто виноват, а о том, как спасти все что возможно. Тут обнаружилась еще одна беда, случившаяся по вине копировальной мастерской. Большая часть образцов была скопирована без нижнего регистрационного номера. Если это случается, то мастерская обязана делать новые копии уже с нумерацией. Но так как процесс маркировки для цветной пленки очень дорог, то у Гейера от него отказались, и в результате это привело к тяжелым последствиям. Лишь десятилетия плодотворного дружеского сотрудничества с этой фирмой удержали меня от желания немедленно подать в суд. Вскоре все малейшие сомнения рассеялись: брак неисправим. Прошли недели, прежде чем я вновь получила обещанные зеленые снимки, скопированные заново. После фильтрования они превратились в фиолетовые. Выглядело еще более неестественно… Я не могла послать американским партнерам ни одной пленки. Последний шанс что-либо сделать был окончательно потерян. Американцы вполне справедливо потребовали за уже начатое ими финансирование фильма отдать все снимки и даже авторские права. Но я хотела любой ценой сохранить мой материал о нуба, невзирая на его неполноту и ненадлежащий вид. Все это привело к жесткой борьбе с «Одиссеем», уже рекламировавшим в США несостоявшуюся киноленту. Только при помощи друзей, ссудивших мне деньги, чтобы выплатить американцам сумму их вклада, договор удалось разорвать. А цель была так близка…

Однако жизнь продолжалась.

Удивительно, но летом 1965 года Второй немецкий канал неожиданно приобрел на восемь лет права на мои олимпийские фильмы. В противоположность Англии и США, где олимпийские фильмы все время демонстрировались по телевидению, у нас эта тематика ранее не была востребована. Я обрадовалась этому договору, но сразу же возникла новая проблема. Предстояло предоставить телевидению комбинированный DUP-негатив [495] DUP-негатив (фототермин) — позитивная копия, изготовленная с негатива. и первоклассную демонстрационную копию. Так как мои оригинал-негативы были выполнены из нитроматериала, сделать это оказалось чрезвычайно трудно.

С некоторых пор, согласно закону, работать с нитроматериалом разрешалось только в очень ограниченном объеме: он огнеопасен и может стать причиной тяжелого урона после пожаров. Поэтому был специально создан новый материал, негорючий, и отныне при производстве новых фильмов использовать разрешалось исключительно его. Нарушение запрета строго наказывалось. В редких случаях и с соблюдением особых предписаний по безопасности позволялось изготовить из старых оригинал-негативов копии или DUP-негативы по двойной цене.

Для многих кинопроизводителей и прокатчиков этот закон повлек катастрофические последствия. Сотни фильмов обрекли на уничтожение, поскольку в фирмах не нашлось необходимых денег, чтобы выполнить все предписания, связанные с хранением кинопленок.

Для меня ситуация была особенно трудной. Десять лет я боролась за спасение своего архива, состоящего из несколько сотен коробок, и что теперь — все выбросить на помойку? Оставлять нитроматериал в своих монтажных я больше не могла. Часть его разместила в «АРРИ» в специальном здании. Но немалую часть из того, что было создано за годы работы, пришлось с тяжелым сердцем отдать на уничтожение.

Нужно было любой ценой сохранить оригинал-негативы олимпийских фильмов. Мой друг Арнольд был готов отсрочить выплаты за проявление DUP-негативов на негорючем материале. От обеих частей олимпийских фильмов сохранилось четыре негатива, два с картинкой и два звуковых. Требовалось заплатить шесть тысяч марок, но из-за долгов сделать это было проблематично. Эвери Брэндедж посоветовал мне обратиться в германский Олимпийский комитет или к доктору Георгу фон Опелю, президенту Немецкого олимпийского общества.