Сергей Борисов - Рукописный девичий рассказ

Рассказ «Повесть о первой любви» я списала у своей сестры 1973 г. рождения.

Рассказ «Любовь, которой не ждали» я написала сама по рассказам подруги, с которой мы переписывались в школьные годы, она проживала в г. Сургуте Тюменской обл.

«Поэма Юрий и Юлия» мы придумали с моей подругой Светой Удинцевой, одноклассницей того же года рождения, она диктовала, я записывала.

Рассказ «Шальная молодость» я записала по памяти из какого-то журнала, когда-то его прочитав, я записала его для себя. По мотивам какого произведения, не помню.

Рассказ «Школьница» не дописан, его я переписывала у одноклассницы и не закончила, т. к. она перешла в другую школу. Рассказ «Неужели так возможно» я переписала у подруги, соседки по дому, Шабаевой Юли 1974 г. р., она его переписала у кого-то из знакомых, видоизменяя сюжет и имена. Почти полностью она написала его сама.

Здесь представлены все мыслимые варианты отношений своего/чужого от простого переписывания до создания авторского текста с ориентацией на определенный канон. Очень жаль, что в комментарий не вошли письма подруги, приложенные девушкой к рассказу «Любовь, которой не ждали», в котором она, по собственному признанию, «сюжет <...> поворачивала в свою сторону, если мне не нравились которые она присылала мне в письмах». Возможно, сопоставление писем с рассказом могло бы отчасти приоткрыть механизмы порождения подобных текстов. Материалы, которые мы находим в автокомментариях Ольги Черепановой, говорят в пользу того, что перед нами, по крайней мере отчасти, продукт литературной деятельности. Здесь присутствует ярко выраженная авторская воля, из «чужого» текста отбирается то, что отвечает запросам хозяйки альбома, остальное же вполне сознательно перерабатывается и дополняется собственными сочинениями. История литературы знает периоды довольно безразличного отношения к авторству, когда примеры подобной деятельности встречаются у вполне профессиональных литераторов. Так, в журналах и сборниках XVIII в. можно найти рассказы, с большими или меньшими изменениями кочующие из издания в издание. Издатели того времени зачастую составляли свои журналы главным образом из текстов, найденных в других журналах и сборниках (часто — иностранных) и переделанных на русский лад или осовремененных, или просто исправленных по своему вкусу, с добавлением собственных сочинений [15] Подробно о механизме создания таких сборников см.: Рак В. Д Русские литературные сборники и периодические издания второй половины XVIII века. СПб., 1998. . Разумеется, публикуемые в этой книге рассказы представляют интерес лишь с точки зрения социологии и культурной антропологии, однако при анализе придется учитывать также их литературную природу и, вероятно, использовать в том числе и литературоведческие методики.

Жанр девичьего рукописного любовного рассказа провоцирует появление работ, посвященных источникам подобных текстов. Поиск таких источников — дело весьма увлекательное и вполне безответственное, поскольку девичьи рассказы похожи сразу на все — и на жестокие романсы, и на индийские фильмы, и на телесериалы, и на сентиментальные повести [16] См.: Борисов С. Б. Культурантропология девичества. Шадринск., 2000. С. 69–75 и др.; Жаворонок С. И. Девичьи рукописные любовные рассказы // Русский школьный фольклор. С. 185; Корсаков Д. «Она лежала на асфальте, как белый лебедь...» // Комсомольская правда. 1994. 11 октября. . И все это, прямо или опосредовано, находится в культурном обиходе сочинительниц рассказов. С другой стороны, страшные и печальные сюжеты о безумной любви, измене, убийстве и самоубийстве влюбленных действительно сходны в разных литературных, фольклорных и кинематографических жанрах, и морфологические таблицы, составленные на материале жестокого романса и современной баллады [17] Адоньева С. Б., Герасимова Н. М. Морфологические таблицы // Современная баллада и жестокий романс / Сост. С. Б. Адоньева, Н. М. Герасимова. СПб., 1996. С 366–375. , вероятно, окажутся вполне приложимы к мексиканским сериалам. Тем не менее подобные эксперименты представляются не совсем бесполезными, поскольку на фоне очевидного сходства позволяют до некоторой степени выделить специфику сюжетостроения того или иного жанра. Поэтому позволю себе предложить свой вариант морфологических схем, основанный на совсем другом материале, пользуясь тем, что и этот материал упоминался в числе возможных источников девичьих рукописных любовных рассказов.

Мое внимание привлек тот факт, что значительная часть рукописных рассказов школьниц конца XX в. полностью укладывается в сюжетные схемы, возникшие как обобщение сюжетного репертуара повестей, издававшихся на русском языке в 1810–1820-х гг. Более того. Если относительно повестей начала XIX в. иногда возникают сомнения, к какому варианту отнести тот или иной текст, то реализующие те же сюжеты девичьи любовные рассказы как будто нарочно создавались по этим схемам. Попробуем проследить, какие именно сюжеты получили наибольшее распространение в рассказах школьниц.

На первом месте, несомненно, оказывается куст сюжетов о соперниках. Это сюжеты, объединенные общей начальной ситуацией: наличием двух или более претендентов на руку (или любовь) героини-невесты (или двух претенденток на героя-жениха). В общем случае они могут быть представлены схемой: I. невеста -> II. два претендента -> III. способ выбора между ними -> IV. результат выбора -> V. реакция отвергнутого -> VI. результат (см. схемы).

Как видно из схемы, проза XIX в. дает достаточно широкий спектр повествовательных возможностей для подобных историй [18] Подробнее об этом сюжете и о предлагаемой системе описания сюжетов см.: Китанина Т. А. Материалы к указателю литературных сюжетов (сюжеты о соперниках и призраках) // Русская литература. 1999. № 3. С. 205–218. . Однако девичьи любовные рассказы реализуют относительно небольшой набор вариантов этого сюжета. Явное предпочтение отдается «женскому» варианту: за мальчика бьются две девочки (в литературе XIX в. более распространен был «мужской» вариант сюжета). При этом довольно часто подчеркиваются их изначальные отношения — чаще речь идет о подругах («История первой любви», «Роман о дружбе и любви», «Сильнее гордости — любовь!», «Горькая осень» и др.), и начальные дружеские отношения всегда подчеркивают подлость антагонистки и иногда — великодушие протагонистки, готовой ради счастья вероломной подруги отказаться от своего собственного. В некоторых случаях (напр. «Музыка, счастье и горе», «Разлучница») девочки враждуют уже к моменту начала соперничества. Выбор делает мальчик и делает его почти всегда правильно — выбирает достойную героиню, к которой проникается истинным чувством (даже если до знакомства или во время ссоры с ней он «ходил» с ее соперницей [19] Устойчивое использование выражения «ходить с...» для обозначения отношений мальчика с девочкой порождает порой прелестные формулировки: «С Ленкой они ходили уже два с половиной года, но ходили только письмами» («Роман о любви и дружбе»). ). И здесь начинается кульминационная часть сюжета — отвергнутая соперница либо строит козни против подруги, надеясь «отбить» мальчика, либо жестоко мстит сопернице — у школьниц всегда под рукой оказываются яд, нож или знакомый главарь банды. В одном рассказе («Роман о любви и дружбе») возникает инверсия этого варианта пятого шага — мстит победительница уже побежденной сопернице. Любопытно, что и этот, достаточно редкий, вариант имеет полную аналогию в XIX в. — точно так же строится повесть «Розамунда», напечатанная в России в 1827 г. [20] Розамунда (пер. с нем.) // Вестник Европы. 1827. № 16–17. Там тоже речь идет о школьных подругах, одна из которых «отбивает» у другой жениха, а потом жестоко издевается над несчастной соперницей.