Билл Брайсон - Страна Дяди Сэма : Привет, Америка!

Много хорошего можно сказать и об американском отношении к жизни, которое, в целом, отличается оптимизмом и которому не хватает отрицательных эмоций; эту черту я привык принимать здесь как должное, но в Британии мне время от времени напоминали, увы, что постоянно радоваться жизни невозможно. В последний раз, когда я прибыл в Хитроу, чиновник, который проверял мой паспорт, пригляделся ко мне и спросил, тот ли я «писатель с фотографии».

Я воодушевился; можете себе представить, меня узнали!

— Да, это я, — гордо ответил я.

— Переехал, чтобы денег загрести? — сказал он с презрением и отдал мой паспорт.

В Штатах такое встретишь не часто. В целом, люди здесь почти инстинктивно относятся к жизни положительно. Скажи вы американцу, что к Земле со скоростью 125 тысяч миль в час несется огромный астероид и что через двенадцать недель планета разлетится на маленькие кусочки, он ответит:

— Правда? Тогда лучше я запишусь на курсы средиземноморской кухни сейчас, а не в следующем году.

А скажи вы то же самое британцу, он ответит:

— Ну и подлость, да? А вы смотрели прогноз погоды на выходные?

Безусловно, неиссякаемый американский оптимизм может иногда выглядеть наивностью — сразу вспоминается убежденность почти всех американцев в том, что, если вы следите за уровнем холестерина, регулярно занимаетесь спортом и пьете воду из бутылок, вы будете жить вечно. Я не стану притворяться, что хочу провести остаток жизни таким образом, однако эта убежденность определенно имеет положительную сторону, которой приятно наслаждаться в течение жизни.

Как-то я спросил жену, готова ли она когда-нибудь вернуться в Англию.

— О да, — ответила она не задумываясь.

— На сколько?

— На денек.

Я кивнул и должен сказать, не впал в отчаяние, как непременно случилось бы прежде. Англия — неплохое местечко, но жена действительно права насчет одного. Приятно во время прогулки не высматривать коровьи лепешки.

А теперь — и я говорю это искренне — отличного дня.

В своей автобиографии Билл Брайсон, один из самых остроумных авторов нашего времени, вспоминает детство, проведенное в Де-Мойне, штат Айова, и все беды и невзгоды взросления в Америке 1950-х годов. Де-Мойн служит фоном золотого века, в котором было все, включая дихлордифенилтрихлорэтан, сигареты и радиоактивные осадки. Но эта история не только о детстве Брайсона, но и о том, что почты забыто, — о непорочной Америке. Прошлое — неизведанные дали. Тогда все было иначе…

В конце 1950-х годов ВВС Канады выпустили брошюру об изометрических упражнениях, которыми, пусть и на краткий срок, серьезно заинтересовался мой отец. Смысл изометрических упражнений заключался в том, что вы могли использовать любой неподвижный предмет, скажем, дерево или стену, и давили на него изо всех сил в разных положениях, чтобы повысить свой физический тонус и укрепить конкретные группы мышц. А поскольку деревья и стены можно найти где угодно, не нужно приобретать дорогостоящее оборудование; думаю, это и привлекло отца.

Правда, отец нашел идее не слишком удачное воплощение — он делал эти упражнения в самолетах. В какой-то момент полета он проходил в хвост, к кухне или к площадке у аварийного выхода и, приняв позу того, кто пытается сдвинуть с места пол, начинал толкать спиной или плечом стенку, время от времени делая паузы, чтобы глубоко вдохнуть, и снова, с негромким, но решительным рыком, возвращался к своему занятию.

Это выглядело, мягко говоря, не очень разумно, если не странно, словно он пытался проделать дыру в борту самолета, и, естественно, привлекало внимание. Бизнесмены в ближайших креслах напряженно следили за ним поверх очков. Стюардесса выглядывала из кухни с явной тревогой, будто вспоминая, чему их там обучают на курсах бортпроводников (в разделе «Как справляться с неадекватным поведением пассажиров»).

Заметив, что появились зрители, мой отец распрямлялся, дружелюбно улыбался и начинал краткую лекцию об основных принципах изометрических упражнений. Затем демонстрировал упражнения аудитории, которая поспешно сокращалась до нуля. Казалось, его невозможно смутить, а вот я смущался за нас обоих — если точнее, за нас, за всех остальных пассажиров, за авиакомпанию и ее служащих, а также за всю страну, над которой мы пролетали.

Эти зарядки в воздухе можно было терпеть по двум причинам. Первая состояла в том, что, опустившись на землю, большую часть времени мой отец подобных глупостей не творил. Вторая же причина — целью наших с ним поездок всегда был крупный город вроде Детройта или Сент-Луиса, где мы останавливались в большом отеле и шли смотреть игру. Это извиняло многое — э-э… на самом деле практически все. Мой отец писал о спорте в «Де-Мойн реджистер», в те времена одной из лучших газет в стране, и часто брал меня с собой в поездки по Среднему Западу. Иногда мы катили на автомобиле в еще более мелкие городки, такие как Сиукс-Сити или Берлингтон, но по меньшей мере раз за лето садились в серебристый самолет — грандиозное событие в те дни — и, вспарывая летнее небо, летели сквозь перистые облака по направлению к тому или иному мегаполису, чтобы посмотреть матч Главной бейсбольной лиги, вершины спорта.

Как и все в те дни, бейсбол был проще, чем сегодня, и мне позволяли заходить с отцом в раздевалки, посещать дагауты и даже выходить на поле до начала игры. Сам Стэн Мьюшиэл ерошил мои волосы. Я вручил Уилли Мейзу мяч, который пролетел мимо, когда он стоял на приеме. Я одолжил свой бинокль Харви Куэнну (а может, это был Билли Хофт), чтобы он мог рассмотреть пышногрудую блондинку в верхнем ряду. Однажды жарким июльским вечером я сидел в душной клубной раздевалке под левой трибуной «Ригли Филд» в Чикаго, за спиной Эрни Бэнкса, великолепного шортстопа команды «Кабз», когда он надписывал целые коробки новеньких белых бейсбольных мячей (между прочим, ничто на свете не пахнет так приятно, и в любом случае они стоят того, чтобы пооколачиваться рядом). Я без приглашения решился сесть позади и подавать Эрни мячи. Это заметно замедлило процедуру, но Эрни улыбался и благодарил, будто я оказывал ему большую услугу. Он был самым приятным человеком, которого я когда-либо встречал. Будто сам Бог стал моим приятелем.

Не могу представить, что где и когда бы то ни было жить приятнее, чем было в Америке 1950-х годов. Ни одна страна никогда не знала такого процветания. После войны Соединенные Штаты имели заводы общей стоимостью 26 миллиардов долларов (прежде их не существовало), сбережения и облигации военного займа на сумму 140 миллиардов долларов ждали, когда их потратят, плюс страна избежала разрушений и практически не знала конкуренции на внешних рынках. Американским компаниям оставалось лишь прекратить строительство танков и военных кораблей и начать производить «бьюики» и «фриджидейры», с чем они отлично справились. К 1951 году, когда я лазил в погреб, почти у 90 % американских семей были холодильники, почти у трех четвертей — стиральные машины, телефоны, пылесосы и газовые или электрические плиты — вещи, о которых большая часть населения Земли все еще продолжала мечтать. Американцы владели 80 % мирового объема производства электроприборов, контролировали две трети мировой промышленности, производили более 40 % электричества, 60 % нефти и 66 % стали. Пять процентов населения Земли, проживавших в Америке, были богаче остальных 95 процентов вместе взятых.