Анатолий Штейгер - Мертвое «да»

Может быть, это лишь заколдованный круг,
И он будет когда-нибудь вновь расколдован.
Ты проснешься… Как все изменилось вокруг!
Не больница, а свежий, некошеный луг,
Не эфир — а зефир… И не врач, а твой друг
Наклонился к тебе, почему-то взволнован.

Надо составить опять расписание —
В восемь вставание, в 9 гуляние.
После прогулки — работа. Обед.

Надо отметить графу для прихода,
Надо оставить графу для расхода
И для погоды — какая погода.

За неименьем занятия лучшего,
Можно составить на двадцать лет.
Вечером — чтенье вечерних газет.

И не читать, разумеется, Тютчева.
Только газеты… И плакать — запрет.

Если правда, что Там есть весы,
То положат бессонницу нашу,
Эти горькие очень часы
В оправдание наше на чашу.

Стоит днем оторваться от книг
И опять (надо быть сумасшедшим)
Призадуматься — даже на миг,
Над — нелегкое слово — прошедшим,

Чтоб потом не уснуть до зари,
Сплошь да рядом уже с вероналом…

Гаснут в сером дыму фонари.
Подбодрись! Не борись. И гори
Под тяжелым своим одеялом.

Всегда платить за всё. За всё платить сполна.
И в этот раз я опять заплачу, конечно,
За то, что шелестит для нас сейчас волна,
И берег далеко, и Путь сияет Млечный.

Душа в который раз как будто на весах:
Удастся или нет сравнять ей чашу с чашей?
Опомнись и пойми! Ведь о таких часах
Мечтали в детстве мы и в молодости нашей.

Чтоб так плечом к плечу, о борт облокотясь,
Неведомо зачем плыть в море ночью южной,
И чтоб на корабле все спали, кроме нас,
И мы могли молчать, и было лгать не нужно…

Облокотясь о борт, всю ночь, плечом к плечу,
Под блеск огромных звёзд и слабый шелест моря…
А долг я заплачу… Я ведь всегда плачу.
Не споря ни о чём… Любой ценой… Не споря.

Как закричать, чтоб донеслось в тюрьму
За этот вал и через стены эти,
Что изменили здесь не все ему,
Что не совсем покинут он на свете?

Я видел сон, что я к тебе проник,
Сел на постель и охватил за плечи.
(Ведь он давно, наверное, отвык
От нежности и тихой братской речи.)

Но дружба есть, на самом деле есть,
И нежность есть, стыдливая, мужская…
Не долг, а честь, особенная честь,
Напомнить это, глаз не опуская.

Стало сердце осторожным,
Утомилось, глуше бьется,
Счастья нет. Ну, что ж… С подложным,
Очевидно, жить придется.

В мире злобном и печальном
Трудно только музыкальным,
Часто очень трудно детям,
Где-то плачет вот ребенок.

Остальные терпят. Стерпим.
Слух у нас не так уж тонок.

Но порою слышит спящий
Будто пенье… Эти звуки
Мир не наш. Не настоящий.
Что тянуть к ним праздно руки?

Завтра в них никто не верит,
Ничего не слышат уши.
Ведь не музыкою мерит
Жизнь глухие наши души…

Не верю, чтобы не было следа
Коль не в душе, так хоть в бумажном хламе,
От нежности (как мы клялись тогда!),
От чуда, совершившегося с нами.

Есть жест, который каждому знаком —
Когда спешишь скорей закрыть альбом,
Или хотя бы пропустить страницу…
Быть может также, что в столе твоем
Есть письма, адресованные в Ниццу.

И прежде, чем ты бросишь их в огонь,
И пламя схватит бисерные строки,
Коснется все же их твоя ладонь
И взгляд очей любимый и далекий.

На прошлое давно поставлен крест,
(Такой, что годы, вот, не разогнуться),
Но проезжая мимо этих мест,
Он дал себе зарок: не оглянуться.

Широкий берег, пальмы, казино,
И сразу там… За этим поворотом.
Закрыть глаза. Закрыл… Но всё равно,
Раскрывши их, ошибся он расчетом.

И непонятно, как не грянул гром,
Не наступило окончанье света?
Стекло машины обожгло как льдом:

Обыкновенный провансальский дом,
Гараж и сад. Большой плакат «в наём».
Одно мгновенье в общем длилось это.

Неужели навеки врозь?
Сердце знает, что да, навеки.
Видит всё. До конца. Насквозь…

Но не каждый ведь скажет — «Брось,
Не надейся» — слепцу, калеке…

Куда еще идти по бездорожью,
Какой еще довериться судьбе…
Всего не объяснить однако ложью.
И разве он хоть раз солгал себе?

Но эта вдруг внезапная усталость
И боль, непостижимая уму…
Хотя порой нужна такая малость…

Спокойно спи! Мир праху твоему.

Это всем известно при прощанье:
Длинное тяжелое молчанье,
Хоть чего-то все ж недосказал…
Обещанья? Сколько обещаний
Мне давалось… Сколько я давал.

О, недаром сердце тайно копит
И от всех ревниво бережет
Самое мучительное — опыт…
Он один нам все-таки не лжет.

Главное: совсем не обольщаться.
Верить только в этот день и час.
Каждый раз как бы навек прощаться,
Как навек прощаться каждый раз…

Перемена людей и мест
Не поможет. Напрасно бьешься.
Память — самый тяжелый крест…
Под кладбищенским разогнешься.

Я выхожу из дома не спеша.
Мне некуда и не с чем торопиться.
Когда-то у меня была душа,
Но мы успели с ней наговориться.

Так, возвратясь с работы, старый муж
Сидит в углу над коркою ржаною,
Давно небрит, измучен, неуклюж,
И никогда не говорит с женою.
Да и она: измучена, стара…