Сергей Емельянов - Феноменология русской идеи и американской мечты. Россия между Дао и Логосом

Из современной философии почти безвозвратно уходит чувство сопричастности миру и ответственности за него. Отказ от идеи социальной революции можно трактовать и как осознание бессилия современной философии перед лицом реальности. Не сумев управиться с действительностью, философия поторопилась от нее абстрагироваться, сосредоточившись на саморефлексии: мысль может родить только мысль. Отечественные философы отдали свою культурную и общественную нишу астрологам, шоуменам и колдунам.

Сконцентрировав внимание на «чистых» областях «интеллектуально занимательного» (одной из таких областей является синергетика), современная философия утверждает анонимность объективных реальных процессов, рассматривая их как условие свободы, лишенной груза ответственности. За все происходящее в современном мире философия не отвечает, за него вообще никто не отвечает. Философы не желают (не могут?) заниматься разработкой идей, с помощью которых должно развиваться общество. Но вряд ли это полностью освободит философию и философов от ответственности перед будущим.

Когда-то герою известной сказки презентировали три желания. Современные эмпиристы и рационалисты быстро сообразили, что вполне достаточно довольствоваться одним – желать, чтобы все желания исполнялись. Они стремятся разрешить любую проблему самым эффективным способом, но оставили без внимания идеалы и перестали формулировать недостижимые цели, к которым можно лишь непрерывно и асимптотически приближаться. Нравственные потери от глобальной рационализации не такие уж маленькие.

Смысл и содержание должны быть важнее формы. В первую очередь на уровне своего понимания Истории решать надо не прагматические проблемы, а искать избирательно не видимые ответы на вопросы: ради чего живем? во что верим? где искать идеалы, которые помогут России в неравной борьбе с транснациональными корпорациями? Вопрос «для чего жить?» не должен заменяться вопросом «как жить?»

Идеи способны приносить людям не только материальное богатство. Идеи могут изменить мир, если они будут переосмыслены людьми и найдут свое практическое воплощение. Поэтому вполне очевидно: в конечном итоге смогут «отличить победу от пораженья» те представители рода человеческого, чьи идеи оценены и приняты окружающими. Именно такие люди обретут власть, изменят мир и станут богатыми в подлинном смысле этого слова.

Современное общество называется постиндустриальным, информационным. Слово «постиндустриальный» вводит в некоторое заблуждение, так как акцентирует внимание только на технических ингредиентах. Но изменения затронули не только способ производства. В рынок втягивается практически все, в том числе и формирование идей, интеллекта и «души» человека.

Основной «дефект» данного типа цивилизации стоит в явном преобладании систем хранения, передачи и обработки имеющейся информации над способами порождения новых знаний и «смыслоделием». Главными «ньюсмейкерами» сегодняшнего общества становятся не выдающиеся ученые, а работники СМИ, популярные телеведущие и медиа-киллеры. Человек может быть героем времени, но время может быть не героическим. Современный человек сейчас настолько «пропитан» телевизионной жижей, что уже ничего не видит и не слышит. Телеэкран в погоне за рейтингами превращается в лоток для распродажи товаров.

Парадокс состоит в определенном росте технического уровня при усиливающейся моральной слабости. Уже к концу XX века наличных информационных средств оказалось вполне достаточно для того, чтобы взять под свой контроль и включить в сферу действия практически всех представителей рода человеческого. Можно сказать, что возникла новая сила и новые способы психологического насилия.

В контексте типовой фукуямизации рассуждения о становлении «постиндустриального», «информационного», «потребительского» общества, о стирании государственных, национальных и культурных границ на пути свободной миграции товаров, людей, капиталов и идей усиленно предлагают сторонники глобализации.

С объективной точки зрения суждения об однозначно позитивном и перспективном характере информационной революции являются достаточно дискуссионными. Это так хотя бы потому, что одинаково быстро становится доступной не только объективная и адекватная событиям информация, но и информация дезориентирующая и даже ложная.

Некоторые исследователи усматривают определенное методологическое сходство теории постиндустриального общества и марксизма (доиндустриальная, индустриальная и постиндустриальная фазы эволюции общества соответствуют архаической, экономической и коммунистической общественным формациям) и говорят о совпадении существенных признаков социума, который трактуется соответственно как постиндустриальное общество или как коммунистическая общественная формация [127] .

Получается, что предсказанное К. Марксом «царство свободы» в коммунистическом обществе – это и есть современный постиндустриальный этап эволюции западного общества, связанный, в противоположность индустриальному этапу, с усилением роли творческого труда вследствие нарастания процессов информатизации и компьютеризации.

Пережив в период «перестройки» недолгую эйфорию по поводу новых творческих импульсов для «социального будущего» в связи с постиндустриальными тенденциями, левые интеллектуально-рафинированные критики современной системы довольно быстро впали в пессимизм и прострацию. Они убедились, что на практике рост информационных технологий ведет не к «царству осознанной необходимости», а к упрочению транснациональных корпораций и усилению роли либеральных сил в политике и идеологии.

Практическая реализация мегатренда Возрождения подразумевает, что Россия должна сознательно нацелиться на планомерный выход из эпохи «транзитивности» и «постиндустриализма». Русские могут в очередной раз доказать превосходство Духа над материей и задать всему миру нравственные стандарты. Обновленная русская идея должна быть основой идеологии и являться структурной модификацией все того же желания осчастливить весь мир. Русская идея просвечивает сквозь понятия, символы и образы. Главное символическое воплощение русской идеи – сама русская речь как важнейшее средство воспроизводства социальной идентичности.

В процессе конструирования будущего мы не можем ксерокопировать ни один из имеющихся на сегодня рецептов экономического успеха – ни американский, ни корейский, ни японский. Даже китайский опыт нам полностью не подходит. А потому для обретения «баланса духовности и финансовой независимости» придется в очередной раз искать свой собственный путь между Дао и Логосом.