Александр Жолковский - Осторожно, треножник!

Ее я иногда вижу на конференциях, а Питера совершенно потерял из виду. Более того, не хожу я и в тот туалет на четвертом этаже, – не только потому, что нашу кафедру перевели на второй, а главным образом потому, что в системе университетских туалетов произошла крупная реформа. Профессорско-преподавательскому составу выделены особые одноместные туалеты и выданы ключи к ним, так что рядовым студентам туда входа нет, и корнелльский каламбур теряет силу. Правда, отдающее британской кастовостью слово keyholder (почтительно выученное мной на заре эмиграции при посещении знаменитых своими оленями оксфордских парков, ради чего моим хозяевам пришлось выявить среди своих знакомых ключевладельца) не произносится, но факт остается фактом: некоторые более равны. Privacy растет, общение страдает.

Литература

Бунин И. А. 1993. Собр. соч. в 8 т. Т. 1. Стихотворения 1888–1952 / Сост. и подг. А. К. Бабореко. М.: Московский рабочий.

Жолковский А. К. 2006. Совершитель Гаспаров // Новое литературное обозрение, 77: 39–44.

Олеша Юрий 1965. Ни дня без строчки. Из записных книжек / Предисл. В. Шкловского. М.: Советская Россия.

Олеша Юрий 1999. Книга прощания / Сост. и предисл. Виолетты Гудковой. М.: Вагриус.

Осповат Лев 2007. Как вспомнилось. М.: Водолей Publishers.

Ямпольский Борис 1989. Да здравствует мир без меня // Дружба народов, 2: 145–174.

[328]

Горизонты ожидания

Туалет, сортир, клозет, ватерклозет, гальюн – слова все иностранные. Есть, конечно, и исконно русские: уборная, нужник, отхожее место. Иностранное засилье объясняется, надо думать, стыдливой склонностью к эвфемизмам, дающей в пределе такие изыски, как кабинет задумчивости. Ну и отчасти, что ли, импортностью самой идеи.

Впрочем, сортир (от фр. sortir , «выходить») давно и полностью обрусел. На одном вебсайте (http://ec-dejavu.ru/s/Sortir.html) даже дается народно-этимологическая справка:

И недаром главный патриотический лозунг эпохи – мочить в сортире.

С незапамятных времен уборная – разумеется, в более или менее четком архитектурном изводе – стала локусом настенной графики, что отражено в художественном манифесте: Пусть стены этого сортира Украсят юмор и сатира .

Не исключается и лирика. Помню строки, прочитанные на заре студенческой юности, в 1955 году, при первом посещении северной Пальмиры, в уборной напротив Павловского дворца:

Тут все прелестно, но особенно хорош окаём , то есть окаёмка , обрамляющая кайма , за чем парономастически слышится окоём – горизонт, который око ймет . Зарифмованный в надоевшем четырехстопном ямбе избитый поэтический ход от большого мира природы к малому миру человека и его страстей (не пускаясь в психоанализ анальных обертонов любовной темы, отдадим должное еле уловимым следам героини) получает вдруг оригинальное словесное воплощение.

Финальная пуанта заострена и просодически. Все четыре стиха акцентированы различно: открывается стихотворение по-ломоносовски полноударной строкой, затем идут две трехударные (с пропусками ударений в разных местах), а в последней строке ударений – по-пастернаковски – уже только два, подчеркивающих роскошную симметрию ключевой пары. Окаём и унитаз сходны по длине, ритму, морфологической и лексической выисканности, но противоположны по стилю и этимологии. Перед нами, с одной стороны, широко раскинувшийся родной окоём , охваченный тюркской каймой (из тур. kajma , «кайма»), с другой – промышленный артефакт c европейской родословной, восходящей к фирме Unitas (лат. «единство»). Весь евразийский языковой, поэтический и культурный горизонт в одном флаконе.

Вообще, иноземные коннотации постоянно пульсируют в восприятии этого учреждения. Есть целая серия анекдотов о русском за границей, который не может выйти из туалета, пока ему снаружи не подскажут, что для того, чтобы дверь открылась, надо в одном варианте – спустить воду, в другом – опустить монетку в автомат, в третьем – предпринять еще какую-то чуждую национальному духу культурную акцию.

На внутреннем же фронте общеславянский наш глагол, описывающий одно из основных человеческих отправлений, служит источником могучей образности. В поэме Бродского «Представление» среди других общих мест современного дискурса проходит фраза Я с ним рядом срать не сяду . Поэт никак ее не комментирует, просто любуется. Меня она заинтересовала своим обезоруживающим упором на ценностные и пространственные параметры дефекации как социальной практики. Говоря попросту: с ним не сяду, а с хорошим человеком – с красоткой или с другом, хоть с тобой, – почему не сесть? При этом в качестве мизансцены мыслится, конечно, открытое место, куда ходят до ветру , некое полюшко-поле, степь да степь кругом, а не бездушно разгороженное на кабинки пространство общественного туалета, где даже неясно, что бы могло значить рядом .

Нехватка privacy, да и потребности в ней, даже в таком интимном деле, как справление большой нужды, – застарелая наша проблема, но речь пойдет не о ней, то есть, конечно, и о ней, но не на отечественном материале. В основном, на калифорнийском, хотя до какой-то степени получается, что и на русском, поскольку, как мы проходили, coelum non animum mutant qui trans mare currunt (лат. «небо, не душу меняют те, кто за море бегут»).

При очередном ремонте нашего Тейпер-холла была осуществлена и реорганизация мест общего пользования. Для профессорского состава и штатного персонала выделили несколько мужских и дамских туалетов на каждом этаже, открываемых специальным ключом, выдаваемым по списку. Студенты в этот список не входят, а относительно аспирантов вопрос решается разными кафедрами по-разному. Таким образом, туалеты остаются местами общего, но уже не беспредельно общего, а отчасти элитного пользования.

Все, вроде бы, хорошо, но вот беда: на дверях этих туалетов появились бумажные плакатики, распечатанные с компьютера и призывающие, прежде чем пускать в ход ключ, постучать – убедиться, что свободно. Ничего, в общем-то, страшного, непонятно только, почему нельзя было поставить замки с надписями, которые, как в поездах и самолетах, оповещали бы о занятости туалета, не поднимая вокруг этого факта особого шума. Все-таки подобный режим – со стуком и отзывом – внушает пользователю некоторое опасение: быть, неровен час, застигнутым буквально, как говорится, with your pants down , со спущенными штанами. Для этого, в сущности, достаточно кому-то одному, либо сидящему внутри, либо стучащему снаружи, оказаться слегка туговатым на ухо. Тем более что профессора, даже американские, народ довольно-таки рассеянный. Не знаю, как для других, а для меня эта ситуация стала постоянным источником настороженности, тревожным напоминанием о чем-то давно забытом, старосоветском, а то и древнерусском, если не общеславянском, – о необходимости быть все время начеку и без отрыва от производства на всякий случай из рук не выпускать защелки , как сказал поэт.