Л. Зайонц - На меже меж Голосом и Эхом. Сборник статей в честь Татьяны Владимировны Цивьян
- Название:На меже меж Голосом и Эхом. Сборник статей в честь Татьяны Владимировны Цивьян
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:неизвестно
- Год:неизвестен
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Л. Зайонц - На меже меж Голосом и Эхом. Сборник статей в честь Татьяны Владимировны Цивьян краткое содержание
В сборник вошли работы известных российских и зарубежных ученых-гуманитариев – коллег, друзей, учеников и единомышленников Татьяны Владимировны Цивьян. Татьяна Владимировна – филолог с мировым именем, чьи труды в области славяноведения, балканистики, семиотики культуры, поэзии и прозы Серебряного века стали классикой современной науки. Издание задумано как отражение ее уникального таланта видеть возможности новых преломлений традиционных дисциплин, создавать вокруг себя многомерное научное пространство. Каждая из представленных в сборнике статей – своеобразная «визитная карточка» ученого, собранные вместе – спектр проблем, стянутых в «фокус» интересов Татьяны Владимировны Цивьян.
Книга рассчитана на широкий круг специалистов в области литературоведения, истории и теории культуры, искусствоведения, этнологии.
На меже меж Голосом и Эхом. Сборник статей в честь Татьяны Владимировны Цивьян - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
Запись, сделанная в декабре 1965 г. в больнице: «Сейчас была горькая радость: слушала Пёрселла, вспомнила Будку, мою пластинку „Дидоны“ и мою Дидону» [Ахматова, 695]. Моя Дидона – стихотворение «Сонет-эпилог»:
[Слова, чтоб тебя оскорбить]
Anna, soror!
Verg
(найти эпиг <���раф> из Энеиды в подлин<���нике>)
Funeris heu tibi causa fui? Per sidera iuro,
Per superos, et si qua fides tellure sub ima est,
Invitus, regina, tuo de litore cessi.
Vergili “Aeneis” VI, 458—460 [Ахматова, 203].
Отказавшись в эпиграфе сначала от магических «Дальних рук» Иннокентия Анненского (когда-то взятых для эпиграфа к циклу „Cinque“; эта финальная строка одного из последних стихотворений Анненского пригодилась потом для эпиграфа к одной из «Черных песен»), затем от признания Дидоны сестре Анне в четвертой книге «Энеиды» —
Верной подруге своей, сестре, больная царица
Так говорит: «О Анна, меня сновиденья пугают!
Гость необычный вчера приплыл к нам в город нежданно!
Как он прекрасен лицом, как могуч и сердцем отважен!
Верю, и верю не зря, что от крови рожден он бессмертной:
Тех, кто низок душой, обличает трусость. Его же
Грозная участь гнала, и прошел он страшные битвы…
Если бы я не решила в душе неизменно и твердо
В брак ни с кем не вступать, если б не были так ненавистны
Брачный покой и факелы мне с той поры, как живу я,
Первой лишившись любви, похищенной смерти коварством,—
Верно, лишь этому я уступить могла б искушенью.
[Перевод С. Ошерова],
и, предпочтя последние слова, услышанные Дидоной от Энея в 640-м стихе шестой книги («не по воле своей, царица, я твой берег покинул»), Ахматова попала на место, издавна и поныне ставящее перед филологами-классиками вопрос о функциях и последствиях, легитимности и живучести интертекстуальности. У Вергилия – похищение из катулловского переложения ирои-комической элегии Каллимаха «Волос Береники», в которой локон волос александрийской царицы Береники, превращенный в соответствующее созвездие, именно с этой фразой – inuita, o regina, tuo deuertice cessi (не желая того, о царица, я оставил твою голову) – обращается к бывшей хозяйке. Пародированная абсурдистская комедия, по Ю. Тынянову, становится трагедией судьбы. По-своему зеркалит это превращение Катуллова стиха история с одним эпиграфом у Владимира Нарбута. Эпиграф из бурлескной «Энеиды» Ивана Котляревского «Він взявши торбу тягу дав» был поставлен Владимиром Нарбутом к стихотворению «Шахтер» в сборнике «Аллилуйя» (1912). В травестии И. Котляревского стих относился к «моторному парубку» Энею после Троянской войны, а в нарбутовском контексте – к соблазнителю панычу-студенту, покинувшему свою деревенскую Евдоху-Дидону. В ахматовском эпиграфе семантическую маркированность составляет оттенок (продолжая ряд, намеченный Т.В. Цивьян, – «…незаконченности, открытости, неопределенности, подчеркиваемой и синтаксисом, и, более широко, – вольностью обращения с исходным текстом, откуда берется эпиграф» [Цивьян 2001, 191]) уже заданной жанровой двусмысленности. Такой снижающий, пародирующий, чуть ли не «опереточный» эпиграф к этому стихотворению и был нужен автору, и им должен был стать собственный блуждающий обрубок-александриец: «Ромео не было, Эней, конечно, был» [Ахматова, 214, 527].
Появление образа Дидоны в поэтическом мире Ахматовой было спровоцировано рядом совпадений, из которых одно – публикация текста арии Дидоны из оперы Пёрселла в газете «Британский союзник», курировавшейся Исайей Берлином, в дни, когда он «был недолго» ахматовским Энеем [Тименчик 2005, 35—36], другое – висевшее некогда в Фонтанном доме полотно «Дидона» [Станюкович, 37].
Тема Дидоны не раз возникала в русской поэзии XX в. – у Сергея Соловьева («Дидона и Эней»):
По камням звенят копыта,
Слышно ржание коней.
На горах отстала свита…
Как стрела, летит Эней.
Дали неба – мутно-сини;
Ветр шумит, в траве шурша,
И с царицей сын богини
От грозы бежит, спеша.
На груди застежкой сплочен,
Плащ ее окутал стан.
Наконечник стрел отточен.
За плечами, раззолочен,
Звонко брякает колчан.
Конь храпит; густая пена
Покрывает удила.
Пред царицей Карфагена
Расступается скала.
Вместо храма – свод пещеры.
Мать Земля условный знак
Подает, и волей Геры
Заключен несчастный брак.
Все забыто: обесчещен
Женский стыд, и презрен долг.
В недрах скал и горных трещин
Гром пронесся и умолк.
Потемнели, сшиблись тучи,
О деревья бьет вода.
Дико воя, сбились в кучи
Оробелые стада.
Пыль клубится; воздух блещет;
Скрылся в туче горный скат.
О каменья ливень хлещет,
И стучит тяжелый град.
У пещеры дрогнут стражи;
Где-то ржет в испуге конь.
Проблестел на горном кряже
Синей молнии огонь.
Замутившись, с высей прянул,
Заплескался водопад.
Брачный гимн в пещерах грянул
Хор веселых ореад.
[Соловьев, 155—156],
у Михаила Кузмина в стихотворении «Эней», вошедшем в сборник «Нездешние вечера»:
Нагая юность с зеркалом в руке
Зеленые заливы отражает,
Недвижной пикой змея поражает
Золотокудрый рыцарь вдалеке.
И медью пышут римские законы
В дымах прощальных пламенной Дидоны.
Какие пристани, Эней, Эней,
Найдешь ты взором пристально-прилежным?
С каким товарищем, бродягой нежным,
Взмутишь голубизну седых морей?
Забудешь ты пылающую Трою
И скажешь: «Город на крови построю».
Всегда ограда – кровь, свобода – зверь.
Ты – властелин, так запасись уздою,
Железною ведешься ты звездою,
Но до конца звезде своей поверь.
Смотри, как просты и квадратны лица, —
Вскормила их в горах твоя волчица.
И, обречен неколебимой доле,
Мечта бездомников – домашний гусь
(Когда, о родичи, я к вам вернусь?),
Хранит новорожденный Капитолий.
Пожатье загрубелых в битве рук
Сильней пурпурных с подписью порук.
Спинной хребет согнулся и ослаб
Над грудой чужеземного богатства, —
Воспоминание мужского братства
В глазах тиранов, юношей и пап.
И в распыленном золоте тумана
Звучит трубой лучистой: «Pax Romana»,
у Николая Оцупа:
Сквозь ураганный огонь батарей
Я вижу башни Илиона.
Снова странствует Эней.
Когда же нежная Дидона,
Не сводя влюбленных глаз
С небесного лица героя,
Услышит горестный рассказ:
Пала великая Троя.
Пылает деревянный конь,
Стены дворца пылают,
Сыны Европы на огонь
Идут и погибают.
Где же победа? не пойму,
Только после боя
Плачут голоса в дыму:
Пала великая Троя.
С горстью последних кораблей,
Еще уцелевших на причале,
Последний из рода Троянских царей,
Сын Венеры, бежит Эней
Интервал:
Закладка:
