Л. Зайонц - На меже меж Голосом и Эхом. Сборник статей в честь Татьяны Владимировны Цивьян

Русское лафоргианство (как и русское бодлерианство, верленианство и проч.) еще не описано (И. Коневской, В. Шершеневич, Н. Львова, К. Большаков, О. Лещинский, М. Кузмин). Ж. Лафорга переводил Б. Пастернак – ср.: «„Но жизнь, как тишина, Осенняя, подробна“, – напоминает лафоргову „каждодневность жизни“» [Зноско-Боровский, 68] – имеется в виду «Ah! que la Vie quotidienne…». См. также лирическую импровизацию на темы Лафорга в романе Ирины Одоевцевой [Одоевцева, 76]. Из редких примеров укажем: «Язык поэмы, – написанной вольным стихом, напоминающим то Лафорга, то Верхарна, то переходящим в фабричную частушку или народную песню – язык этот грубоват и свеж, иногда лафорговски интимен, иногда неожидан» [Касаткин, 13]. «В порыве нежности и восторга, Даю тебе русские имена, Прекрасна луна у Жюля Лафорга, Но прекрасней и выше – моя луна» [Леонтьев, 33].

Нерваль(Nerval), Жерар де – псевдоним французского поэта и прозаика Жерара Лабрюни (1808—1855), автора сонета «El Desdichado» («Обездоленный»), из которого Ахматова наметила взять эпиграф к какому-нибудь из своих стихотворений: «…toi qui m’as console» [354, 380] или «…Mon front est encore rouge du baiser de la reine» [366] или «…et mon luth constellé Porte le soleil noir de la Mélancolie» [367]. Ср. полный текст:

Je suis le Ténébreux, – le Veuf, – l’Inconsolé,

Le Prince d’Aquitaine à la Tour abolie:

Ma seule Etoile est morte, – et mon luth constellé

Porte le Soleil noir de la Mélancolie.

Dans la nuit du Tombeau, Toi qui m’as consolé,

Rends-moi le Pausilippe et la mer d’Italie,

La fleur qui plaisait tant à mon coeur désolé,

Et la treille où le Pampre à la Rose s’allie.

Suis-je Amour ou Phébus?… Lusignan ou Biron?

Mon front est rouge encore du baiser de la Reine;

J’ai rêvé dans la Grotte où nage la sirène…

Et j’ai deux fois vainqueur traversé l’Achéron:

Modulant tour à tour sur la lyre d’Orphée

Les soupirs de la Sainte et les cris de la Fée.

См. переводы этого сонета у трех персонажей «Записных книжек»: М.А. Кудинова —

Я – Сумрачный, я – Безутешный, я – Вдовец,

Я – Аквитанский Князь на башне разоренной,

Мертва моя Звезда, и меркнет мой венец,

Лучами черными Печали озаренный.

Развей могильный мрак, верни мне, наконец,

Плеск италийских волн и Позилиппо склоны,

Цветы верни, расплавь тоски моей свинец,

Из виноградных лоз даруй мне кров зеленый.

Я Феб или Амур? Я Лузиньян? Бирон?

На лбу моем горит лобзанье Королевы,

Я видел грот Сирен, и слышал их напевы,

И дважды пересек победно Ахерон,

Когда, исторгнутые мной из струй Орфея,

Лились то вздохи Дев, то стоны скорбной Феи.

[Нерваль 1984, 37]

Н.Я. Рыковой:

Я – мрачный, я – вдовец, я сын того гнезда,

Тех башен княжеских, чьи древле пали стены.

Явилась мне моя померкшая звезда,

Как солнце черное с гравюры незабвенной.

Но ты дала мне свет, и отошла беда.

Верни мне берега Италии блаженной,

Цветок, что скорбный дух мне освежил тогда,

И розы с лозами в садах над влагой пенной.

Амур я или Феб? Я Лузиньян? Бирон?

На лбу моем ожог от уст моей царицы,

В пещере грезил я у вещей Водяницы,

Я дважды перешел безмолвный Ахерон,

И в пенье лирных струн воскресшего Орфея

Святая молится и восклицает Фея.

[Нерваль 1985, 400]

И вольный перевод Ю. Иваска:

Ср. также неопубликованный перевод Валентина Парнаха:

Эпиграф остановился у стихотворения «Предвесенняя элегия», и историю его изложил Михаил Толмачев, которому это стихотворение продиктовала Ахматова «в подарок в апреле 1963 года на Ордынке. Диктуя, Анна Андреевна краем глаза внимательно следила за тем, как я писал. В эпиграфе из Жерара де Нерваля („El Desdichado“) я воспринял прямое дополнение «меня» в женском роде: „…toi qui m’as consolé (…ты, который меня утешил)“ вместо нервалевского „…toi qui m’as consolée (…ты, которая меня утешала)“, и это никакого протеста у Анны Андреевны не вызвало; мне даже показалось, что она отметила это про себя с удовлетворением…» [Толмачев, 38]. О функциях этого эпиграфа см.: [Топоров, Цивьян, 432—434].

Предположение о появлении Нерваля под титулом «художника, избороздившего гофмановы сны» в ахматовской «Надписи на книге „Подорожник“» [Тименчик 2006, 362] отчасти подкрепляется соседством гофмановского «Щелкунчика» и, возможно, нервалевского (из «Эпитафии») «скворца» [Топоров, Цивьян, 431] в стихотворении Мандельштама «Куда как страшно нам с тобой…».

Из предисловия Г.П. Струве к первому тому Гумилева Ахматова знала свидетельство М.Ф. Ларионова о разговорах с Гумилевым в Париже в 1917 г.: «Половина наших разговоров проходила об Анненском и Жерар де Нервале» [Гумилев 1964, XXVI]; ср. в статье Г.П. Струве во втором томе: «…мне сдается, что при внимательном разборе стихов в „Жемчугах“ в них можно обнаружить отголоски Нерваля (например, в стихотворении „Орел“» [Там же, XXXII—XXXIII]. Несколько строк о Жераре Лабрюни, будущем Нервале, находим в наброске Гумилева о Теофиле Готье [Гумилев 1991, 311]. В гумилевском стихотворении «На острове» (написанном к началу 1914 г.) —

– возможно, отголосок чтения перевода нервалевского травелога: «Я не мог надивиться розовым краскам, окутывающим по утрам и по вечерам высокие утесы и горы. Таким я видел вчера Патмос, остров св. Иоанна, залитый этими нежными лучами. Вот почему, может быть, в Апокалипсисе встречаются местами такие пленительные описания… Днем и по ночам апостол мечтал о чудовищах, о разрушениях и войнах; утром и вечером он возвещал под смеющимися лучами о чудесах грядущего царства Христова и о новом Иерусалиме, сверкающем скиниями» [Нерваль 1913, 99]. Ср. также: «Нерваля любила Ахматова и часто его поминала» [Мандельштам Н., 97; Найман, 44—45].

Литература

Ахматова А. Записные книжки. М.; Torino, 1996.

Гумилев Н. 1962 – Собрание сочинений. Т. 1. Вашингтон, 1962.