Елена Андрущенко - Властелин «чужого». Текстология и проблемы поэтики Д. С. Мережковского
- Название:Властелин «чужого». Текстология и проблемы поэтики Д. С. Мережковского
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Водолей
- Год:2012
- Город:Москва
- ISBN:978-5-91763-12
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Елена Андрущенко - Властелин «чужого». Текстология и проблемы поэтики Д. С. Мережковского краткое содержание
Один из основателей русского символизма, поэт, критик, беллетрист, драматург, мыслитель Дмитрий Сергеевич Мережковский (1865–1941) в полной мере может быть назван и выдающимся читателем. Высокая книжность в значительной степени инспирирует его творчество, а литературность, зависимость от «чужого слова» оказывается важнейшей чертой творческого мышления. Проявляясь в различных формах, она становится очевидной при изучении истории его текстов и их источников.
В книге текстология и историко-литературный анализ представлены как взаимосвязанные стороны процесса осмысления поэтики Д.С. Мережковского, показаны возможности, которые текстология открывает перед тем, кто стремится пройти путь от писательского замысла до его реализации, а иногда и восприятия читателем.
Властелин «чужого». Текстология и проблемы поэтики Д. С. Мережковского - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
содержит реминисценцию библейского стиха (Мф., 13: 36–39):
«И приступив к Нему, ученики Его сказали: "Объясни нам притчу о плевелах…" Он же сказал им в ответ: "Сеющий доброе семя есть Сын Человеческий. Поле есть мир; доброе семя – это сыны Царствия (Божия), а плевелы – сыны лукавого. Враг, посеявший их, есть дьявол"»,
который пересказан в реплике Федора в следующей пьесе Д. Мережковского. Между неосуществленным замыслом писателя и пьесой «Будет радость» существуют переклички, которые дают возможность утверждать, что работа над ним предшествовала созданию этой пьесы. В нее перенесены некоторые идеи, обнаруживаются и тематические сближения.
Пьеса «Будет радость» датируется 1914 г. по письму Д. Мережковского к Ф. Батюшкову из Парижа от 27 апреля – 10 мая 1914 г.
«Глубокоуважаемый Федор Дмитриевич,
я написал пьесу из современной русской жизни. Она вполне понятна, проста и, кажется, абсолютно цензурна. Мне бы хотелось познакомить с ней Вас, Н.А. Котляревского и В.А. Теляковского. Я возвращаюсь 5 мая в Петербург (выезжаю отсюда из Парижа 3 мая). Надеюсь, что застану Вас в Петербурге? Но застану ли Н.<���естора> А.<���лександровича> и Вл<���адимира> Арк<���адьевича>? Если пьеса понравится и будет пропущена, очень хотелось бы включить ее в репертуар будущего года. Сообщите об этом, пожалуйста, Нестору Александровичу, если он еще в Петербурге.
Что пьеса З.Н. Г иппиус? Мы об ней не имеем никаких известий.
Не знаю, хороша ли моя пьеса, но из того, что я ее написал, Вы видите, что я все-таки стараюсь и не забываю Л.<���итературно>-Т.<���еатральный> К.<���омитет>. До скорого свидания.
Искренне преданный Вам Д. Мережковский»
(662–663).
Подтверждение того, что речь идет именно об этой пьесе, содержится в письме к В. Теляковскому от 11 мая 1914 г. из Санкт-Петербурга. В нем Д. Мережковский стремился пояснить своему корреспонденту замысел пьесы
З. Г иппиус «Зеленое кольцо», которая не прошла цензуру, но в начале писал о завершении работы над пьесой «Будет радость», рукопись которой прилагал к своему письму.
«В моем письме я сообщал Вам, что написал пьесу из современной жизни ["Будет радость"], которую хотел бы представить на Ваше рассмотрение, а также спрашивал [ Вас ], какова судьба "Зеленого кольца"» (663).
Пьеса «Будет радость» создавалась путем вариации различных литературных элементов. Но в отличие от предшествующих случаев, здесь исходными текстами были не произведения других писателей, а то, что сам Д. Мережковский писал о них. В процессе выявления источников текста оказалось, что ценностный контекст, в котором они находятся в литературной критике писателя, является отправной точкой для создания новой литературной комбинации уже в пьесе. Эта комбинация, в свою очередь, становится семантической конструкцией, готовой к перенесению в новый текст, например, в эссе Д. Мережковского, написанные уже в эмиграции.
Как и в незавершенной пьесе важнейшим, центральным тематическим слоем текста является творчество Ф. Достоевского. Так, в четвертом и пятом явлении I действия в реплики Гриши и Федора вводятся фрагменты цитат и реминисценции из романов «Братья Карамазовы» и «Бесы»:
« Гриша. А "с умным человеком и поговорить приятно", по Смердякову?» (334)
« Гриша. Нет, папа, милый, я не сержусь, а только трудно мне с вами об этом… А насчет Паскаля, старец говорит: книга хорошая, но нельзя смешивать веру с вероятностью – "держать пари на Бога"…» (335)
« Федор. Неужели? А как просто! Главная мысль в том, что людям свойственно убивать себя не менее, а, может быть, и более, чем умирать так называемой естественной смертью. Звери умирают, люди убивают себя. Одна из всех живых тварей, человек сознает смерть и может убить себя и всегда убивает, хотя бы только частично – трудом, болезнью, пороком, святостью, безумием, – ну, словом, всем своим человечеством. И еще потому человек – самоубийца естественный, что тоже одна из всех тварей любит свободу больше, чем себя. А сделать смерть вольною, убить себя, как следует, значит победить страх смерти, начало всякого рабства, "оказать своеволие в высшем градусе", как верно определяет Кириллов у Достоевского» (336).
Последняя реплика является свернутым переложением комментария Д. Мережковского к сцене самоубийства Кириллова, который он дал в пятой главе «Религии» книги «Л. Толстой и Достоевский».
«…предел самоутверждения личности, предел "своеволия" – и все герои Достоевского могли бы сказать то же самое: последний раз противопоставляют они себя поглощающим их стихиям, утверждают свое я, свою личность, "заявляют своеволие" – в самой гибели своей» [175] .
В таком фрагменте диалога:
Федор. Шучу? Нет, Катя. А если и шучу, то на зло себе. Хочу плакать и смеюсь. Какой-то "демон иронии". В самом деле, "бес".
Катя. И то, что вы говорили давеча, и в статье, – не шутка?
Федор. Вы же знаете, Катя, вы все знаете!
Катя. Ну, тогда еще хуже. Нельзя говорить и не делать. А ведь вы не сделаете?
Федор. Не знаю, ничего не знаю. Заблудился в самом себе, запутался. Может быть, сейчас и не сделаю, а когда-нибудь…
Катя. Нет, никогда. Оттого и говорите. Если бы сделали, то молчали бы, стыдились… У вас нет стыда.
Федор. Верно, Катя, верно! Именно, стыда нет. Какая вы вещая! Все знаете… Что нет стыда, это и старец мне говорил намедни. "Макаки, – говорит, – макаки… не люблю макак!"
Катя. Что это?
Федор. Обезьянка такая бесстыжая. Я сначала не понял. А это он обо мне, о таких, как я, нестыдящихся» (339)
компилируются не реминисценции из романов Ф. Достоевского, а варьируются автореминисценции, о чем свидетельствует текст той же пятой главы «Религии». Так, в репликах закавычены «демон иронии», «бес», «макаки». В книге «Л. Толстой и Достоевский», анализируя образ Кириллова, Д. Мережковский использует эти выражения в том же контексте:
«"От великого до смешного только шаг": откуда ни возьмись, выскакивает маленький, гаденький бесенок, "внезапный демон иронии". Петр Верховенский подает перо и диктует Кириллову предсмертное письмо, в котором тот принимает на себя убийство нигилиста Шатова. <���…> Мы знаем, чья это "рожа с высунутым языком", кто этот "всемирный гражданин": это – рожа серого, теплого, мягкого, бескостного, того, у кого хвост "длинный, гладкий, как у датской собаки"; этот всемирный гражданин – скептический лакей Смердяков и позитивный барин Чичиков, бессмертный "приживальщик", вечная "обезьяна" "дрянного барчонка" Ставрогина, Ивана Карамазова и христианского философа Левина и языческого философа Ницше. Это он "своевольничает" и кощунствует, смешивает и смеется – человекобожескую трагедию превращает в дьяволов водевиль, лик Силы и славы – в "рожу с высунутым языком"» [176] .
Интервал:
Закладка:
