Дина Хапаева - Кошмар: литература и жизнь

244

Там же, 149.

245

Там же, с. 112.

246

Там же, с. 113.

247

Там же, с. 114.

248

Там же, с. 116.

249

Там же, с. 227.

250

О восприятии творчества Достоевского за границей и о ранних отзывах на его работы см.: Steven G. Marks. How Russia Shaped the Modem World: From Art to Anti-Semitism, Ballet to Bolshevism. Princeton U. P., 2004, p. 72. Об отношении Достоевского к психиатрии см.: R. L. Belknap. Memory in Brothers Karamazov. In: Dostoevsky. New Perspectives. Ed. by R. L. Jackson. Englewood Cliffs, 1984.

251

Д, c. 118. Голядкин «весь дрожит» лицо дергается: рассказывает, что у него есть злые враги «боязливо и шепотом» (Там же, с. 119 сл.).

252

О том, что Достоевский не жалеет своего героя, говорит Шкловский. Правда, Шкловский объясняет это тем, что двойник – выдуман Голядкиным и что причиной такого обращения автора с героем является понимание его как «конечного», лишенного идеала, отказавшегося от движения вперед. (В. Шкловский. За и против: заметки о Достоевском. М., 1957).

253

Вот Голядкин готовится идти к Берендееву: «…а между тем волнение его все более и более увеличивалось. Заметно было, что он готовился к чему-то весьма хлопотливому, чтоб не сказать более, шептал про себя, жестикулировал правой рукой, (…) так что, смотря теперь на господина Голядкина, право бы никто не сказал, что он собирается хорошо пообедать, запросто, да еще в своем семейном кругу…» (Д. с. 125). Вот Голядкин расположился дома, набивает трубку, решив не идти на службу, как вдруг «…быстро вскочил с дивана, трубку отбросил, живо умылся, обрился, пригладился (…) и полетел в департамент» (Там же, с. 161). Вот он, стоя на черной лестнице, рассуждает о том, как хорошо было бы дома выпить чайку, но вместо этого он вторгается незваным в бальную залу и устраивает скандал: «“Иду, да и только!” Разрешив таким образом свое положение, господин Голядкин быстро подался вперед, словно пружину какую кто тронул в нем (…)» (Там же, с. 133). «Чувствовал он себя весьма дурно, а голову свою в полнейшем разброде и в хаосе» (Там же, 128).

254

Там же, с. 208. «Все еще щекотало у него в голове, тоска не тоска, – а порой так сердце насасывало, что господин Голядкин не знал, чем утешить себя» (Там же, с. 152). «… говорил наш герой, дрожа всем телом от какого-то болезненного ощущения» (Там же, с. 180).

255

Там же, с. 196.

256

Там же, с. 139.

257

Там же, с. 147.

258

Там же, с. 187.

259

«Зато взгляд незнакомца, как уже сказано было, оледенил ужасом господина Голядкина (…) Замирая от ужаса, оглянулся господин Голядкин назад: вся ярко освещенная лестница была унизана народом; любопытные глаза глядели на него отовсюду (…) Только что проговорил господин Голядкин, что он вручает вполне свою судьбу Крестьяну Ивановичу, как страшный, оглушительный, радостный крик вырвался у всех окружавших его и самым зловещим откликом прокатился по всей ожидавшей толпе. (…) лошади рванули с места… все ринулось вслед за господином Голядкиным. Пронзительные, неистовые крики всех врагов его прокатились ему вслед в виде напутствия» (Там же, с. 227–228).

260

На активное вовлечение читателя Достоевским обратила внимание К. Эмерсон: «Читатель может активно (…) на равных участвовать в нарративе» (C. Emerson. The First Hundred Years of Mikhail Bakhtin. Princeton U.P.,1997, p. 128). Хотя M.M. Бахтин уделял крайне мало внимания именно этому аспекту творчества писателя: «Что еще более важно, так это то, что Бахтин не обращает никакого внимания на роль читателя в этом диалоге» (R. Bird. “Refigurating the Russian Type”. A New Word on The Brothers Karamazov. Ed. by R.L. Jackson, Illinois, 2004, p. 22).

261

Д, c. 143.

262

Там же, с. 229.

263

Там же, с. 147.

264

Там же, с. 144 или: «На другой день, ровно в восемь часов, господин Голядкин очнулся в своей постели. Тотчас же все необыкновенные вещи вчерашнего дня и вся невероятная, дикая ночь, с ее почти невозможными приключениями, разом, вдруг, во всей ужасающей полноте, явилась его воображению и памяти» (Там же, с. 143).

265

Например, последняя фраза главы 7 звучит так: «Сон налетел на его победную голову, и он заснул так, как обыкновенно спят люди…» (Там же, с. 159). А следующая глава 8 начинается словами: «Как обыкновенно, на другой день господин Голядкин проснулся в восемь часов (…) Но каково же было его удивление, когда не только гостя, но и даже и постели, на которой спал гость, не было в комнате! «“Что ж это такое? – чуть не вскрикнул господин Голядкин, – что ж бы это было такое? Что же означает теперь это новое обстоятельство?”» (Там же, с. 159).

266

Там же, с. 146–147.

267

Например, в связи с появлением двойника в департаменте поведение сослуживцев «…поразило его. Оно казалось вне здравого смысла» (Там же, с. 146).

268

Там же, с. 288.

269

Там же, с. 146.

270

Там же, с. 206.

271

Там же, с. 131.

272

Там же, с. 132.

273

Там же, с. 152–153.

274

Там же, с. 431.

275

Например, когда, после долгого стояния на черной лестнице и после всех колебаний он проникает незваным на бал и начинает свое путешествие по комнатам квартиры статского советника: «скользнул почти незаметно (…) потом… потом… тут господин Голядкин позабыл все, что вокруг него делается, и прямо, как снег на голову, явился в танцевальную залу», или когда он «почувствовал себя счастливейшим из смертных и собирался отправиться в департамент, «как вдруг у подъезда загремела его карета; он взглянул и все вспомнил. Петрушка отворял уже дверцы. Какое-то странное и крайне неприятное ощущение охватило всего господина Голядкина. Он как будто покраснел на мгновение. Что-то кольнуло его» (Там же, с. 122).

276

Там же, с. 137.

277

Там же, с. 215–216. Внезапная смена душевных состояний выглядит как часть психологического бегства: «Рок увлекал его. (…) Впрочем, господин Голядкин чувствовал, что его как будто бы подмывает что-то, как будто он колеблется, падает» (Там же, с. 134). Продолжение погони уже трудно истолковать как-то иначе, чем как навязчивый кошмар. Голядкин, опять «без памяти» на бегу опрокидывает всех встречных, слышится крик, причем своей абсурдностью здесь кошмар явно переходит в бурлеск: «Но господин Голядкин, казалось, был без памяти и внимания ни на что не хотел обратить… Опомнился он, впрочем, уже у Семеновского моста, да и то только по тому случаю, что успел как-то неловко задеть и опрокинуть двух баб с их каким-то походным товаром, а вместе с тем и сам повалился» (Там же, с. 206).

278

Например, двойник идет в квартиру Голядкина, входит внутрь, но никаких следов его посещения не остается. Наутро, когда Голядкин-старший просыпается, его лакей Петрушка суровее, да и только.

279

Там же, с. 176. «Никому я не отдавал никакого письма; и не было у меня никакого письма… вот как! (…) И не был, и чиновника такого не бывало. (…) А Голядкин будет тебе, говорит, в Шестилавочной улице. (…) – А то другой Голядкин; я про другого говорю, мошенник ты эдакой! (…) – А письмо-то, письмо… – Какое письмо? И не было никакого письма, и не видал я никакого письма. (…) А добрые люди без фальши живут и по двое никогда не бывают… У господина Голядкина и руки и ноги оледенели, и дух занялся…» (Там же, с. 179–180).