Андрей Ястребов - Пушкин и пустота. Рождение культуры из духа реальности

Запад однажды, с помощью Фрейда и Ницше, сочинил легенду о русской литературе. И этой легендой пользуется до сих пор. Гремит рок-н-ролл, звучат речитативы афронегров, лепечет попса, жалуется кантри, одни стили сменяются другими, но образ русской литературы на Западе остается тем же, что и в начале ХХ века.

На Западе русская литература постепенно превратилась в старую деву, которую все хвалят за былую красоту и свежесть, но замуж брать не собираются.

Мы засучив рукава воспеваем преобразующую силу слова, злобно ругаем бездуховность иностранцев, не желающих приобщаться к живительному слову нашей культуры, ведь у самих «америкосов», убеждены отечественные патриоты, своей культурки-то немноговато. И что? А ничего!

При такой нашей политике, дай срок, и станет наша литература геем, а потом откроет свое шоу на телевидении. Прежде всего, на отечественном…

Тогда мы попляшем с нашей великодержавной культурой, дающей фору всяким там культуркам.

Пушкин на пенсии

В осмыслении феномена Пушкина и в его социокультурной презентации наметилось несколько тенденций: спекулятивно-научная, постмодернистская, академически-традиционалистская, вузовская и школьная.

Вязкий постбахтинизм, душные квазилотмановские экспертизы подбирают Пушкину тугодумные и невыразительные идентификации. Постмодернисты в манере эпатажа и шутовства строят образ поэта на стыке страшилки, считалки, семиологии и детектива.

Традиционные научные штудии переполнены трюизмами, неисповедимо скучны и философски бессодержательны: тщательно аргументированные соусом гиперпсихологизма, псевдоакадемичные, аккуратные по безвольной стилистике, рожденные жанром очередной репродукции многажды сказанного, одержимые страстью к собирательству зачастую ничего не значащих фактов, они принципиально дистанцированы от самого поэта и от современности, которая в нем нуждается. Логика бортничества, каталогизаторства и мемориализации образа Пушкина суть опыт эскапистского портрета русского гения, который на самом деле писал слова, создавшие язык русского любовного чувства, слова, разворачивающие масштаб личности человека.

Чиновники и литературоведы работают не покладая рук. Любой историк литературы или ведомственный радетель культуры даст свое толкование места Пушкина в современности, толкование, которое в общем виде совпадет с хрестоматийным. Раньше литературоведы справлялись с поставленными государством задачами. Идеологическая парадигма требовала соответствующих образов и концепций. Из-под пера армии исследователей образ и концепция «Номенклатурного Пушкина» получались соответствующими: «Пушкин родился в 1799 году и по сей день находится с нами».

Продуцировались настолько очевидные вещи, что о температуре брожения новых идей, соответствующих изменяющемуся миру, говорить не приходилось.

Наивно утверждать, что сотни книг, написанных о классике, были отмечены индивидуальным подходом. Бывали исключения, но, когда это относительно общего корпуса изысканий, проблема в том, что индивидуальный подход лишь имитировался, а на самом деле предлагалось стандартное решение, чтобы выдать продукт, толерантный по отношению к идеологической парадигме.

На этих решениях и толкованиях давно поставлен репутационный крест… Пушкина отправили на покой со всеми почестями и регалиями. То, что сейчас именуется Пушкиным, это действительно «наше все»: основатель департамента по перекладыванию бумаг, бюрократически прилежной перетасовке цитат, тщательному перераспределению юбилейных средств, старательному переписыванию отчетов о перекладывании бумаг, перераспределении, переписывании… Начинай сначала.

Профессиональные ценители Пушкина взяли его в компанию для декларации своего утонченного одиночества и интеллектуальной покинутости, для обозначения своей эмансипированности от обывательского существования тех самых пресловутых широких народных масс, именем которых столь долго и по сей день освящали миф Пушкина.

А где покинутость – там недалеко от спекуляций. «Пушкин – наше все» – эта удачная архаичная метафора в умах досужих апологетов превратилась в мифическое пространство, пристанище утомленной духовности, нечто среднее между поводырем для слепых, гастрономом духовной мудрости и андреевской «Розой Мира».

Вклады в классику: отрицательная доходность

Сегодня классическая культура больше похожа на вдову, чем на замужнюю женщину. Эту вдову окружают многочисленные нахлебники, кормящиеся за счет государственного пенсионного вспомоществования, выделяемого несчастной женщине.

Понимая, что на фоне конкурентоспособных потребительских товаров и услуг (здесь возможны самые произвольные сочетания эффективных брендов, от бытовой техники до футбола и т. д.), стоимость бренда «Пушкин» устремилась к нулю, государство настоятельно пытается осуществить экстенсивную рекламную компанию, повысить интерес к классике.

По апробированной десятилетиями модели власть торжественно выражает свой респект классическим брендам культуры: торжества по случаю юбилеев, возложение венков и цветов, экскурсии для школьников, фестивали поэзии, научные конференции, фильмы о поэтах, декламации стихов в метро, четверостишия, напечатанные на карте метрополитена. Безымянным тупичкам и улицам городов присваиваются имена поэтов. Не обходится без казусов. На юге Москвы появились, к примеру, проезд Карамзина, Бунинская аллея. Того ли Карамзина, который «Бедную Лизу» написал, того ли Бунина, автора «Темных аллей», или не того – горожане особо не интересуются, но закономерный вопрос любопытствующих: «Какое отношение русские классики имеют к месту, застроенному многоэтажками?» – остается без ответа. Говорить об эффекте подобных и прочих акций сложно. Что очевидно – так это исчерпанность привычного подхода. Другой пример расточительного использования имени: рядом со станцией метро «Академическая», недалеко от площади Хо Ши Мина, который, к слову сказать, не имеет ни малейшего отношения к этому уголку Москвы, установлен стенд с биографией и кратким очерком творчества Тютчева, что также не связано с этим пространством. При столкновении с подобными фактами навязчиво преследует мысль о матрице и неумелой эксплуатации классических брендов.

Смена социалистического реализма на более актуальный сейчас капиталистический постмодернизм отредактировала способы презентации художественного наследия. Реклама классики спустилась в метрополитен – самое посещаемое место города. К трем фирменным тематическим составам («Красная стрела», «Курская дуга», «Народный ополченец») добавились поезд-галерея с репродукциями картин и поезд, каждый из шести вагонов которого посвящен детской, юношеской и взрослой литературе. Здесь Буратино и Чиполлино соседствуют с высказываниями поэтов и писателей.