Иван Полуянов - Деревенские святцы

«Двенадцать апостолов весну кличут, вернуться просят».

Слить прошлое, настоящее и будущее в единое, имя которому вечность, — задача, настойчиво решавшаяся деревенскими святцами.

В нашем углу покосы располагались по «мысам», «наволокам», по реке Городишне, по Сельменге, Сараду, Полюгу, Куерме и по лесам на «чищеньях», старых гарях.

Стлали ребятишкам в сарае либо на повети. Послышится внезапно: тарахтят мимо амбаров телеги. С походным скарбом, с косами, граблями, вилами опрокинулся «на дали» — лесные глубинные пожни — народ с Быкова, Лопатина, Пригорова, Бора. С Киселева вечор проехали — под гармонь, под песни.

От хором денисовских мелодичный звяк — косу отбивают.

Чирикнул и под стреху шмыгнул воробей. Сорока скок-поскок по тесинам кроли.

Вздохнула в хлеву корова.

Силишься одолеть дрему, но звуки летнего рассвета отрадно успокаивают, сморит тебя сладчайший сон…

Проснешься — в избе пусто, деревня будто вымерла. Никого под березами, кроме бабки-пестуньи у дома Прохоровичей с годовалым Венькой на руках.

Ой, соня, что наделал: сено под деревней выставлено, в Кленовках загребают, туда одному мне дорогу не найти, кисни вот в одиночку!

14 июля — Кузьма и Демьян.

В устных календарях — летние кузьминки.

«Кузьма и Демьян пришли — на покос пошли». Ступайте, мужи святы, сено сгребать, стога метать, поспеете на «ссыпчину» — женский, девичий праздник!

В лугах на костре варилась общая каша.

Оплакали весну-красну, не вернулась в обрат, с «Вознесенья за летом замужем», да жизнь продолжается. Ну-ка, доченьки, песню, ну-ка, в хоровод!

Песню курских крестьянок я здесь привел, но по духу, по сути она целиком соотносима с обычаями, укладом северных деревень.

15 июля — сырная Богородица.

За Петровским постом вволю творога, по-нашенски сыра, скопился в погребе за предыдущие недели. Вынутые из печи пироги смазывали маслом: с корочки ручейки! «Барашка в лоб» — и скворчало у загнета жаркое. «Маленько озерко, а дна не видать» — к чаю крынка топленого молока…

Как и обошлись бы без тебя, Богородица сырная? Работа на лугах легка разве тем, кто ее не пробовал. Труд, изматывающий труд, от него кости ломит в глазах темно.

Успевай, покуда вёдро! В росе вымокнув, озябнешь по дороге на пожню. Там машешь, машешь косой, станет она скоро каменной. Солнце распеклось, оводы-пауты достают сквозь одежду до крови. В ряду поставлен, другие тебе наступают на пятки. Смахнуть пот с лица успеешь ли, когда точишь косу.

Сгребать, носить сено в копны — новая морока. Сыплется за ворот сухая колючая пыль, тело саднит и зудит. Пальцы ног опрели, хромаешь…

Нет, на постной пище кому экое напряжение снести? Слава Богу, пришла Богородица сырная!

В нашей округе употреблялись косы-стойки. Рядом, за Сухоной, тотьмичи до конца прошлого века ставили сено только горбушами, косами, изогнутыми в виде большого серпа. «Не косит, траву скребет» — сказано о горбуше. Работа «внаклонку» — пояснице надсада, но горбуша удобнее стойки на кочковатых, засоренных кустарником угодьях.

Пожни подразделялись на заливные (пойменные), луговые и боровые, дубровные, суходольные, болотные — и везде травостою лечь в стог определи время. «Одна пора в году сено косить». «Перестоялась трава — не сено, а труха». Допустим, сверялись с лабазником: расцвел — бери почин страды. В травке-погремке стучат семечки — все бросай и коси!

Сено по деревням знавалось «сладкое» и «кислое», «легкое» и «тяжелое». Вдвое оно питательней ранних укосов, только ежегодно убирать траву на одних площадях в одни сроки, смотри, покаешься. Обеднеет луговина. Учись беречь угодья. Лучшие из них заливные, в поймах вдоль рек: давали по 200–300 пудов с десятины, притом сена кормного, с бобовыми, со злаковыми, как чина, мышиный горошек, лисохвост, ежа, пырей.

Богатые угодья наперечет, в районах развитого животноводства до десятой доли пашен выделяли для сеяных трав: клевера, тимофеевки, вико — овсяной смеси. Когда их косить? И тут выбери пору. Убранный в цвету клевер, например, просыхая, осыпает листья, нежные побеги, толстые же будылья скоту не по зубам, и труды твои прахом.

Сухмень. Рожь ветром колышет, ходит по ней зыбь, стрижи в обесцвеченном зноем небе визжат, и пахнет вянущей травой. Кажется, свежим сеном пропахли и облака, белые, словно лебяжий пух, и пыльные кусты проселков, и в деревне избы. Звуки — треск кузнечиков, гуд пчел, лепет березы над колодцем неотделимы от картин страдной сенокосной поры.

16 июля — Мокий и Демид.

В устных календарях — маков день.

«Мокий с Демидом в поле стоят, навстречу Марфе вышли».

Позвольте, Мокий-то под окошками, сочно зелен, огнисто ал — глаз не отвести!

Чуть-чуть переиначили имя деревенские святцы, законно занял место в них маков день.

Выращивался мак в палисадниках для красы-басы, на грядах ради семян — посыпать стряпню, калачи, сдобу. Маковое масло употреблялось как разбавитель красок иконописцами и в других целях.

17 июля — Марфа и Андрей.

В устных календарях — наливы.

Крестьянин, с головой поглощенный сенокосом, не выпускал из поля зрения хлебные нивы. «На Марфу овес в кафтане, а на грече и рубашки нет» — радовала весть южные уезды. «На Андрея озими в наливах, а батюшка овес до половины не дорос» — заметка волостям северным.

18 июля — Афанасий, месяцев праздник.

Колдовское есть что-то в луне, когда багровая, огромная, всплывая над лесом, льет мерцающий свет на росные травы, стелет поперек дорог непроницаемо черные тени. Диск меняет расцветку, то уходит за облака, то выныривает, отчего создается впечатление, что луна перемещается, будто бегает.

Счастья мужицкого провозвестье: «.Месяц на восходе играет — к хорошему урожаю».

19 июля — Сисой светел…

20 июля — Фома.

Привлечены присловья месяцесловов калик перехожих заполнить пустоты календаря земледельческого.

Уход за молодняком скота, за домашней птицей, сад и огород — пропуск за пропуском в деревенских святцах, облагораживавших людей труда и всякий труд на пользу, на потребу людям.

К знойному перевалу лето: отмели Беломорья раскалены, сохнут на песке выброшенные прибоем водоросли.

Прогрелись сбежистые бурные речки, и, бывало, мальчишек, девчонок бродило в чистейших водах — галдеж их заглушал писклявый гомон куликов.