Иван Полуянов - Деревенские святцы

— А ты?

— Что я? Что я? Я по дороге потерял!

8 августа — Ермолай, Ермил и Параскева.

На мельницах, ветрянках и водяных, толчеях, крупорушках спешный ремонт, плотины забраны и копят воду перед большими помолами. Но о мельниках потерялось в веках календарное краснословье, как были они «шумом сыты». О том вон у реки сооружении, с колесом, запрудой, о котором помолвка: «Не жнет, не молотит, только денежки колотит!»

Пробел в календарях, что август — смотрины пополнения, не переводился бы род крылатых и четвероногих насельников мира мхов и хвои, скал и вод.

Бывало, миллионы лебедей, гусей, уток, чаек, гагар вспоит, вскормит побережье Ледовитого океана, острова Соловецкие. Новая Земля, Колгуев — прими их всех, край полуденного солнца!

Льды в темных пятнах моржей, тюленей. Пускают фонтаны киты. Меж разводий бродяжат белые медведи.

Тундра: дикий олень чистит окостеневшие рога о куст ивняка, резвятся оленята, у норы молодой песец лает на сову…

Не углубились деревенские святцы столь далеко за Полярный круг, не затронули они птичьих базаров, стад белух, лежбищ морского зверя. Пропустили и сбившихся в табуны скворцов на лугах, звонкий щебет ласточек, чириканье воробьев в деревнях…

Смотрины днем и смотрины ночью: медведица водит свою семейку в овсы, первые облеты лесов делают филины, покинувшие гнездо, вдали от нор шастают лисята без родительской опеки.

Беда, мнут овсы медведи. Горе горькое, если год плодлив на мышей: от них — не от медведя — ружьем не оборонишься!

Про мужицких захребетников могли бы обмолвиться месяцесловы? Чего нет, того нет.

9 августа — Целитель Пантелеймон и Никола Кочанский.

В устных календарях — капустные щи.

Добро свежих щей похлебать, если к ним ломоть хлеба-новины!

Устные святцы в стремлении оживить время, воспеть родную природу, естественно, поэтизировали земледельца. Всегда с крестьянином, постоянно поддерживали они его нравственно, без устали внушали мысли о значимости хлеборобского труда, не имеющего себе равных для судеб Отечества по изначальной своей сути.

Кто работает на земле — тот настоящий хозяин. «Где хозяин пройдет, там хлеб растет». «Хозяйский глаз зорок — не надо и сорок». «Дом вести — не бородой трясти». Тысячи метких изречений ходили в народе.

Ужо срок приспеет, опять в гости к мужику пожалуют солнышко красное, дробен дождичек, ясен месяц в его терем златоверхий, за тыном серебряным — избенку, соломой крытую…

Николаю Кочанскому, как похвале капустным щам, сопутствовал Пантелеймон целитель.

Сказать, северяне-де жили для собственного здоровья, пуще глаза его берегли, пожалуй, поклеп на предков возвести. В Крещенье в прорубь нырять, на Егорья по росе кататься, с Ильина дня не купаться: отнюдь не все строго соблюдали эти заветы. Появятся весной первые лужи, ребятишки босиком по улицам бегали. Мужики в бане парились — от жары борода трещала.

Обращаться к врачам совестились: «На леченом коне неделю ездят». «Та душа не жива, что по лекарям пошла». Знахарь, бабка-шептунья не спасенье: «Лечит, да в могилу мечет».

Травки, корешки — вот особ статья: «И собака знает, что трава помогает». Дикий хмель-княжок, Божьи ручки, Машины пуговки, вдовец, ладанка, кудлатый звон, перепой, кукушки — вологжанами применялось в лечебных целях около 90 растений. Памятуя великомученика Пантелеймона, сушили чернику, малину, черемуху — ягодку отборную. Тоже от хворобы помога.

10 августа — Прохоры и Пармены.

В устных календарях — менялы.

Слабость наша: у соседа ломоть в руке толще!

Ломоть — так, к слову, сами понимаете.

Осуждала деревня охочих до мены: мол, обмен обману сродни. «Кто меняет, дурака в придачу получает». «Меняй сто рублей, ни копейки не останется».

Подбирая черточку по черточке, чтобы дать понятие о национальном характере, устные святцы скорее выпячивали отрицательные его стороны, пагубные слабости, чем их скрывали, лакируя до неузнаваемости.

«На Прохоры-Пармены не затевай никакой мены».

Ну, разве единожды в год деревенских Трофимов одолевала от забот бессонница, разве только сегодня крепись Прохор с Парменом, чтоб не сменять шило на мыло? Лошадьми и то менялись — «ухо в ухо».

— Махнем не глядя?

Шапка шмяк оземь, глаза от азарта горят.

Потому ходила побасенка: «Менять — не переменять, а как ехать, то нанять».

К выгоде извернуться в слове, поступиться убеждениями? «Поменять веру — поменять и совесть» — на века припечатано.

11 августа — Калинник.

В бору дятел кует — на болоте с квелых березок грошики сыплются…

Калину бы до красна калить, клюкве подрумянивать бока — Калинник норовит в поля. Весной не изошли студеные утренники, опасайся, навестят яровой клин, огородные гряды.

«Пронеси, Господи, калинники, мороком (сырым туманом), а не морозом», — умоляли северяне, у кого в августовские холода не раз пропадал урожай.

Белесым паром клубятся утром низины. Спускаешься, бывало, от Пригорова к Быковской мельнице и видишь: церковь на холме будто ввысь плывет, туманом поднята. Голубое небо, золото лучей встающего солнца — и светлый храм, купол подобен шлему богатыря-витязя…

Туманы задавали работы командам судов Сухоны, бурлацким артелям. Горизонт воды понизился, неисчислимо обнажилось перекатов, мелей каменных гряд: Скородум, Ржаник, Коровий брод, Кривляка, Борона, Вилы, Мутовка, Опоки…

Опоки! Заслышав рев порогов, бледнел бурлак, купец крестился: нечистое место. Черти нарочно в русло камней нашвыряли. Чур нас, чур вражья сила! Три церкви стояло в Опоках: у начала переката, в середине и в конце порогов.

Течение дикое. Валуны. Крутые повороты. В щепы разносило струги и ладьи, гибнул работный люд, топило товары.

Перекат длиною версты на полторы. Высота береговой кручи саженей сорок, и место высокое смешно звалось — Пуп Земли.

Даже в XX веке, с полной победой над бурлаками пароходов, случалось, машины были бессильны противиться напору Опок: впрягались в лямки по 50-100 местных жителей провести суда через перекат.

А туман в Опоках? Пронеси, Господи!

На Северной Двине, когда река обмелеет и сузится фарватер, пассажирские двухпалубные колесники, буксиры переждать мглу притулялись к берегу на отстой. Рвали ночь тревожные гудки. Кто-то сел на мель? Днище распорол о камни-огрудки и взывает о помощи?

С августовских туманов обильней рост «губины», гриба лесного.

И на Пинеге, Вели, Сухоне, Ваге хватало сосняков-беломошников, где при урожае заготовляли бочки борового рыжика, деликатесной для горожан, заурядной для селян снеди.

К грибам бы ножки, да ножки шагают по другим дорожкам!

«Удаленький, горбатенький, все поле обскакал» — ну-ка, о чем речь? И самый недогадливый смекнет — о серпе.