Алла Черных - Мир современных медиа

Одной из важнейших составляющих системы, по которой оценивается собственное тело, является оппозиция большое / маленькое, представляющая одно из измерений оппозиции мужского / женского. Здесь положительно оцениваются черты, символизирующие отличие от противоположного пола. Поэтому среди причин недовольства своим телом у женщин на первом месте стоит то, что некоторые его части слишком большие, а мужчины, наоборот, чаще переживают, что они слишком маленькие.

В качестве примера того, насколько сами женщины разделяют представления, порожденные мужской гегемонией, Бурдье ссылается на факт, что большинство современных француженок хотели бы, чтобы их спутник жизни был старше их и крупнее, выше ростом, т. е. обладал признаками, являющимися зримым воплощением превосходства. Если мужчина не будет доминировать, женщина станет чувствовать себя униженной.

Мужская гегемония существует на протяжении веков, оказываясь независимой от смены экономических или политических структур. В силу длительности она и выглядит как природная данность. Поэтому столь нужны и важны конкретные исследования, способные показать действующие в истории механизмы, постоянно воспроизводящие структуру мужской гегемонии. Наиболее существенный вклад в закрепление этих механизмов вносят основные институты социализации – семья, церковь, школа, а также государство. Хотя в разные эпохи степень их воздействия различна, возникающее всякий раз специфическое сочетание их с другими таково, что мужская гегемония сохраняется неизменной. Так, церковь традиционно формирует негативный образ женщины и поддерживает андроцентрическую систему ценностей. Школа прививает ученикам представления о мужских и женских занятиях (ныне дихотомии мужское / женское соответствует дихотомия строгих / нестрогих наук). Но основным институтом, в котором формируется габитус девочек и мальчиков, а девочкам прививают доминирующую схему восприятия, является семья.

И в традиционном обществе, и в наше время семья выполняет функцию накопления и сохранения символического и социального капитала, который всегда был тесно связан с женщинами. И если обмен женщинами ушел в прошлое, то заключение брака по-прежнему остается одной из важнейших форм приобретения символического и социального капитала. Даже сейчас, когда женщины, как правило, вступают в брак по собственному выбору, сохранение этого вида семейного капитала по большей части остается их функцией. Внешний вид супруги, ее косметика, модная одежда, манеры наилучшим образом демонстрируют социальное положение мужчины («женщина – лицо фамилии», говорят немцы) и могут существенно повлиять на приобретение и поддержание полезных социальных связей. Внутри семьи женщина выполняет функцию не только биологического, но и социального воспроизводства, в частности, именно ее стараниями сохраняется социальный капитал родственных связей: поздравительные открытки к праздникам, телефонные звонки по случаю всевозможных событий, обмены подарками, торжественные семейные обеды по определенным поводам являются заботой женщины, как и поддержание отношений с родней мужа. Это ее занятие, несмотря на его принципиальную важность для социального статуса мужчины, не замечается и не ценится, а нередко даже осуждается как «женская болтливость» (разговоры с родственниками, особенно пожилыми, по телефону).

Символическое насилие осуществляется благодаря тому, что терпящий насилие разделяет ту же схему восприятия, систему символов и ценностей, что и осуществляющий насилие. Примером тому является состояние постоянной неуверенности и всевозможных переживаний относительно собственного тела, столь характерное для женщин, которое указывает на их символическую зависимость от мужчин, поскольку женщины оценивают собственное тело с позиций доминирующих схем восприятия. В результате женщины воспринимают сами себя как объект, существующий для других. Постоянная женская тревожность и неуверенность заставляют ее искать одобрения во взгляде другого, более авторитетного и уверенного в себе. Так формируется специфический женский опыт «существовать – значит быть замечаемой». Можно сказать, что благодаря существованию механизмов символического насилия в обществе угнетенные в существенной мере сами подвергают себя насилию, несправедливости и угнетению. Но это неизбежно, потому что угнетенные не имеют иной схемы восприятия, кроме той, которая обща им и угнетателям.

Мужская гегемония воспроизводится при историческом самовоспроизводстве социальных структур благодаря тому, что сами женщины воспринимают андроцентрическую картину мира как нечто естественное и само собой разумеющееся. Причем, как подчеркивает Бурдье, неправильно описывать это (в марксистских терминах) как «ложное сознание» или, используя феминистскую терминологию, как «предрассудок», ибо дело тут далеко не только во мнениях и представлениях, которые можно было бы изменить разъяснениями или пропагандой. Именно мужская гегемония формирует определенный габитус женщины, воплощенный как в ее теле, так и в ее интеллекте, формируя определенные интересы. Тогда оказывается, что самые серьезные вещи – политика, экономика, власть, технология, электроника, точные науки – это «не женское дело», женщин они по определению не должны интересовать.

Любовные чувства свободны и непредсказуемы, тем не менее оказывается, что и они демонстрируют общие закономерности, объяснимые социальными факторами. Интимные чувства – это продукт не только спонтанного выбора, но и бессознательного приспособления к возможностям, открываемым объективной социальной реальностью, так что «любовь является в какой-то мере amor fati, т. е. любовью к своей социальной судьбе» [Bourdieu, 1998. P. 43].

Итак, механизмы, на которых основана действенность символической власти, опираются на схемы восприятия, оценки и действия, составляющие часть габитуса. Эмоции, обусловленные габитусом униженных, невозможно устранить только волевым усилием, основанным на пробуждении сознания. Отсюда следует, что символическая революция, которая является целью феминистского движения, не может сводиться к простому изменению сознания и воли.

Но и «мужчины также являются пленниками и тайными жертвами господствующей системы представлений» [Bourdieu, 1998. P. 55]. Габитус гегемона ведь не дается от рождения, но формируется в ходе длительной работы социализации, направленной на то, чтобы всячески отличать себя от противоположного пола. И прежде всего – подчиняться императиву «мужчина должен быть мужчиной», что означает обязанность следовать определенному кодексу мужской чести и достоинства, т. е. постоянно доказывать, что он действительно мужчина. Быть мужчиной оказывается чем-то вроде быть благородного происхождения. Императив мужской чести должен направлять все мысли и поступки человека, быть в нем сильнее любых других побуждений. «Мужская привилегия оказывается, таким образом, ловушкой, обрекающей на постоянное напряжение и постоянное, иногда доходящее до абсурда усилие… в любой ситуации доказывать свою мужественность» [Ibid. P. 56], предполагающую сексуальную и социальную продуктивность, а также постоянную готовность к борьбе и применению насилия (это демонстрируют современные ритуалы инициации, прежде всего в школе и в армии – «дедовщина»).