Роже Кайуа - В глубь фантастического. Отраженные камни

Меня не удивляет, что яшма, где случай удачно сложил из неровностей породы женский силуэт и с точностью циркуля очертил диск — предмет ее поклонения, сразу была увидена мной под тем единственным углом, который обнаруживает присутствие жрицы, позволяя любоваться ее изяществом, а не в другом ракурсе, где столь же очевидна огромная птица с раскрытыми крыльями. Ведь на камнях с рисунками можно различить множество птиц всякого рода и каких угодно форм… Но, без сомнения, вторую жрицу майя не встретишь никогда.

Я бросаю последний взгляд на четырехугольник из кремнистой глины. Для минералога нет никаких причин выбрать за основание одну его сторону вместо любой другой. Однако в двух положениях камень нем. Третье представляет некую аналогию, не банальную, но лишенную подлинной тайны. И лишь последняя позиция распахивает двери маленького музея фантастического в природе. Камень занимает свое место рядом со светоноской [107] Суринамская светоноска — насекомое из отряда полужесткокрылых пестрой окраски, сливающейся с цветом коры деревьев, обитатель тропической Америки. По некоторым свидетельствам, в определенных обстоятельствах способна светиться. и теми редкими образцами невероятного сходства, которые, как я недавно заметил, повторяют, не подражая.

Кажется, у меня перед глазами укороченная вершина светящейся органной трубы. Я ищу ее язычок Приземистый, широкий столбик кварца закрылся, едва успев сформироваться. Его преждевременное завершение отличается от обычной пирамиды. Отсутствует центральное острие, где сходятся, достигнув предела и взаимно уничтожаясь, грани призмы. Этот кристалл с самого рождения оказался усечен косой плоскостью чуть ниже того уровня, где его стенки, пока еще параллельные, должны были перейти к наступлению друг на друга и взаимному сокращению, прежде чем исчезнуть в точке соединения, которая все их сводит на нет.

Необычный срез обрисовывает наклонный шестигранник; его переднее основание — самое широкое, затем фигура несколько раздвигается, после чего сужается еще больше, так что замыкающее ее сверху ребро короче всех остальных. Слегка скошенное, оно выдвинуто навстречу усечению. Незримый полированный откос — сильно наклоненное широкое торжественное зеркало — занимает почти весь фасад кристалла. Сквозь него просматриваются вертикальные ребра иглы и шершавая поверхность, образующая дно. Кристалл покрыт горизонтальной штриховкой, деликатной и частой — точь-в-точь тонкие, ровные пластинки венецианских жалюзи: можно предположить, будто они наделены парадоксальной функцией — не пропускать тень в обитель сияния. Иногда пластинки все же расступаются, оставляя между собой более широкие промежутки. Но не тень, как я было подумал, проникает сквозь них, а свет — резкий и еще более яркий, чем тот, что внутри: он усиливает и зажигает его.

Вверх, к самой оконечности кристалла, возносится бесцветная прозрачность; под нею корка фирнового [108] Фирн — уплотненные слои снега крупнозернистой структуры, превратившегося в лед: образуются в полярных областях и высокогорных районах, где выпадающий снег не успевает растаять (толщина фирна может превышать 100 м). льда, от которого вскоре ничего не остается, лишь отдельные хлопья, быстро тающие в новом сиянии.

Прозрачность эта несовершенна. Она не достигает абсолютного небытия, к которому стремится ее природа. Там и сям ее замутняют пятна, темные или серебристые, смотря по тому, преграждают ли они или отражают свет. Вот чудо: эти шторы столь же изменчивы, как и пространство, где их повесили. Под неким непредсказуемым углом они становятся прозрачными: взгляд не встречает ничего похожего на бельмо или на зеркальную амальгаму Стирается сам их контур, так что невозможно очертить место, где они поблескивали, прежде чем внезапно исчезнуть. Однако в контражуре они проявляются в виде рваных экранов, ослепительно сверкающих черными клочьями. Кажется, это чужеродные тела — металлические стружки, которые взлетают и, играя искристыми бликами, медленно тонут, увлекаемые незримым потоком.

Иногда встречный луч с силой бьет по призрачным лохмотьям. Тогда блеск их почти невыносим: они словно брызги ртути, раздавленные между двух стекол, но по-прежнему непроницаемые, теперь из-за того, что ослепляют.

Я только слегка изменил направление кристалла. Пятна зажглись и погасли. Являясь внезапно, они так же мгновенно скрываются. В зависимости от того, как падает ударяющий в них луч, который они пропускают, поглощают или рассеивают, они то есть, то отсутствуют, либо тусклы, либо горят. Луч обнаруживает их и тут же стирает. Он сообщает им вторичную, мерцающую прозрачность, которая становится источником их магии.

Загадка этой западни для света все же не решена. Исследование более внимательное показывает, что причина чуда — не какая-то благоприятная геометрия, а странная сеть с невидимыми петлями. По одной из граней кварца будто скользит волосок — тонкая, чуть ли не воображаемая линия. За ней, продолжая ее в толще кристалла, выгибается нематериальный свод из трепещущих точек, волнуясь, как знамя, и соединяясь на противоположной грани со вторым идеальным фалом [109] Фал — снасть, служащая для подъема и спуска парусов, флагов и сигнальных знаков. : секрет раскрыт, и видению конец.

С иллюзорной оснастки свешиваются перевязи из бесплотного тюля, который удерживает снопы и искры. Точно так же, когда проясняется, паутина часами держит в плену капли быстрого ливня. Здесь озера почти вечны, и алмазы без конца рождаются вновь.

Итак, бывают иглы с загрязнениями, помутнениями, парами, таинственными расщеплениями, и оттого в тиши минерала звенят литавры света.

Верно: подобным кристаллам недоступна абсолютная ясность — условие холодного совершенства кварца. Им незнакомо ни высокое бесстрастие, ни почти немыслимое сочетание достоинств, из которых слагается незамутненная прозрачность. Призвание души, пустота, отвергнутое усилие и в итоге — примирение с гибелью.

Вот почему эта поврежденная прозрачность особенно трогает человека — существо само по себе неустойчивое и нечистое. Он следит за началом какого-то головокружительного взлета в этом взбаламученном геле. Ему грезятся поднятые знамена, изрезанные морозными и огненными парчовыми узорами. Он видит дрожание радужных печатей, расцвечивающих перистили и балконы пышного эмпирея. Языки пламени врастают в твердую воду, занозы вонзаются в нее накрепко. Здесь трепещет занавес полярного сияния, распускаются венчики ледяных цветков. Погребенные и застывшие внутри большой призмы, в которой они заключены, иглы все же вздымают собственные острия, тщеславясь, множат бесчисленные отблески.