Николай Морозов - Новый взгляд на историю Русского государства

Морозов просил дать ее Бекетову, тогда президенту Физико-химического общества, либо Менделееву; оба они могли отнестись к работе с полным вниманием (что и показало будущее). Вместо этого, ничего не говоря автору (тайна!), рукопись переслали Коновалову, убежденному противнику «новшеств в науке». Конечно, Коновалов и не подумал произвести опыты, указанные в рукописи, и не согласился с теорией Морозова, сочтя ее «индивидуальной». В отзыве своем Коновалов, между прочим, написал весьма характерную для ретроградных профессоров фразу: «Химический элемент есть тайна природы»... Но о самой работе был дан лестный для автора отзыв.

Отзыв с рукописью был возвращен Морозову в 1903 г. Это была эпоха Плеве. Научные работы узнику не запрещались, но о передаче их на волю уже не возникало и речи. Три другие рукописи: «Строение вещества», «Основы физико-математического анализа» и «Законы сопротивления упругой среды движущимся в ней телам», переданные Морозовым осенью 1902 г. для отправки на отзыв, пролежали свыше двух лет у коменданта крепости Яковлева, и только «весна 1905 г.» побудила начальство послать их, за три месяца до освобождения Морозова, на отзыв все тому же Коновалову. На этот раз рукописи не были даже распечатаны и в таком виде Морозов их получил лично уже зимою 1905 г., после своего освобождения.

Оценка работ по химии была все-таки сделана уже после 1905 г., во-первых, советом Вольной высшей школы Лесгасфта, избравшей Морозова сначала доцентом, потом профессором по аналитической химии, и, во-вторых, Менделеевым, успевшим перед смертью (1907 г,) добиться для Морозова звания доктора химии honoris causa. Напечатанные к этому времени исследования были признаны достаточными для утверждения Морозова профессором.

Место химических работ Николая Александровича в истории науки до сих пор совершенно не подчеркнуто. Именно Морозов дал новую колонку в таблице периодической системы, так называемую нулевую, так как валентность этой группы равна нулю. В этой колонке у него стояли только теоретические атомные веса гипотетических элементов. Но открытые впоследствии аргон, неон, криптон, ксенон, гелий и др. заполнили пустующую колонку. В 1912 г. начались и попытки расширения периодической системы (Содди, Фаянс) ввиду открытия около 30 новых элементов, но и это расширение было предусмотрено схемой Морозова. Им были введены элементарные заряды электричества, названные анодий и катодий, в структуры атомов; это — современные позитрон и нейтрон.

Через строение вещества и астрофизику Морозов подошел к новой оригинальной работе, законченной им осенью 1902 г. В письме от 25 июня 1903 г. он ее характеризует так:

«Каким образом Солнце, Земля и другие небесные светила не испытывают заметных замедлений при своих движениях в светоносной мировой среде?.. Вопрос о сопротивлении среды составляет один из главных предметов преподавания во всех артиллерийских академиях под названием внешней баллистики. А полученные мною формулы дают возможность очень точно вычислять движение в атмосфере каких угодно летящих тел. Эти формулы сразу разрешили и интересовавший меня вопрос о сопротивлении междузвездной среды движущимся в ней небесным светилам. Величина его оказалась такой малой, что ее влияние можно заметить только в миллионы лет».

Эта работа была начата тоже в 80-е годы, но математическим выкладкам (а ими полна книга) мешало отсутствие фактических данных по баллистическим опытам за границей и у нас (Вульвич, Метц, Петербург). Только при содействии упомянутого выше крепостного врача удалось получить нужные сочинения в начале XX в.

Остановимся теперь на астрономических работах Морозова, широко известных и у нас, и за границей. (Морозов состоит пожизненным членом французского астрономического общества и Британской астрономической ассоциации.) И здесь он пошел своеобразными путями, как всегда — свежими и неожиданными. Он печатает свои исследования в различных журналах, русских и заграничных, читает доклады на съездах (в 1910 и в 1911 гг.) и в заседаниях физико-химического общества и Русского общества любителей мироведения, им основанного, читает лекции на Высших курсах Лесгафта и ряд публичных лекций в разных городах России. Отдавая должное практической деятельности, он увлекся воздухоплаванием и авиацией, и не только изучил авиацию, но и летал сам, получив звание пилота. По его инициативе созданы астрономическое и астрофизическое отделения Государственного научного института имени П. Ф. Лесгафта и астрономическая обсерватория. В настоящее время он принимает участие в работах комиссии по стратосфере при Академии наук. Состоит членом редакционной коллегии журнала. «Мироведение», в работе которой, к сожалению, не может принимать непосредственно участия ввиду того, что редакция находится в Москве.

Из опубликованных специальных работ Морозова по астрономии можно отметить: «О распределении осей малых и больших планет солнечной системы»; «Отклонение орбитных осей планет от осей эклиптики» и др.

Однако наиболее интересными и в высшей степени сенсационными оказались его методы определения времени написания старых книг и создания памятников материальной культуры прошлого. История его заинтересованности этими вопросами столь же необычна, как и вся жизнь Морозова.

Первые семь месяцев заключения в Алексеевской равелине, в 1882 г., прошли без чтения каких-либо книг. Только после этого — неожиданно для узника — выдали «для наставления нигилиста в православной вере» старинную библию на французском языке, вероятно, наследие декабристов, так как она была помечена 1817 г.; другие издания на русском языке разнесли остальным заключенным. Морозов сразу начал читать «апокалипсис», которым он заинтересовался раньше благодаря роману Чернышевского «Что делать?»: там Рахметов говорит о Ньютоне, написавшем комментарии [436] Первое издание: «Толкование пророчеств Даниила и апокалипсиса св. Иоанна» вышло только в 1733, г., после смерти Ньютона, так как он не желал опубликовывать работу... Еще бы! Там ведь приведен расчет падения папства: в 2060 г.! к апокалипсису, что один сумасшедший объясняет другого... «С этим представлением, — говорит Морозов, — я и принялся за чтение, но с первой же главы я, пораженный, должен был совершенно изменить свое заимствованное мнение об этой книге».

«Подобно ботанику, который узнает свои любимые растения по нескольким словам их описания, тогда как для остальных людей эти слова — пустые звуки, вызывающие лишь неясные образы, я с первой же главы вдруг начал узнавать в апокалипсических зверях наполовину аллегорическое, а наполовину буквально точное и притом чрезвычайно художественное изображение давно известных мне грозовых картин, а кроме них еще замечательное описание созвездий древнего неба и планет в этих созвездиях».