Андрей Марчуков - Украина в русском сознании. Николай Гоголь и его время.

Однако особое место при создании образа этой земли отводилось всё же не природе. Она была не столь уж экзотической, чтобы расставлять акценты именно на ней, даже при желании авторов дорожных записок изобразить её таковой. Исключение составляют разве что курганы — как величавые свидетели истории этих краёв, хотя характерны они не столько для Малороссии, сколько для Новороссии. Собственно, курганы встречались не только там, но и гораздо севернее: под Смоленском, Псковом, на Оке. Но именно в Приазовье и Причерноморье они были представлены в таком множестве и так бросались в глаза, что становились «визитной карточкой» региона. Не случайно, что описания курганов или упоминания о них присутствуют во всех путевых заметках современников и во многих литературных произведениях, скажем, у того же Пушкина, тоже путешествовавшего по этим местам. Тем более, что в начале XIX века происхождение и назначение курганов ещё не было твёрдо установлено [67] Формозов А. А. Пушкин и древности. Наблюдения археолога. М., 2000. С. 34–37. .

Но курганы курганами, а центральное место в образе Малороссии занимали её жители. Во всех описаниях путешествий в Малороссию или через неё отмечается, что в крае живёт особый, малопохожий на великороссов «казачий народ» (или, по ёмкому выражению И. Долгорукого, народ, «состоящий из малороссов, казаков и вообще, что мы называем, из хохлов» [68] Долгорукий И. М. Путешествие. С. 89. ) со своим обликом, «народной культурой» и речью. Такое восприятие местного населения было обусловлено пятью моментами.

Во-первых, в поле зрения действительно оказывались этнографические и языковые отличия малороссов от великороссов, порой весьма заметные. «Здесь обитают козаки… Началась Малороссия: другое наречие, другие обычаи», — проехав Глухов, отметил Долгорукий. Попутно он обратил внимание и на то, что, в отличие от Великороссии, тут идёт «вольная продажа вина» [69] К примеру, автор обстоятельных путевых заметок, врач О. фон Гун указывал, что в год в Малороссии производилось 6 млн вёдер «вина» (водки), при том, что её население составляло немногим более 2 млн человек. Исторически сложившаяся специфика организации винного дела и продажи алкогольных напитков на Украине (а этим занималось казачество, помещики, мещане и евреи-шинкари) делала проблему пьянства среди местного населения, в том числе в Киеве, весьма острой. «…Шинки их вконец разорили», — так прокомментировал ситуацию русский путешественник, протопоп И. Лукьянов, посетивший Украину в самом начале XVIII века. Спустя сто с небольшим лет, в 1816 году, другой очевидец, император Александр I с сожалением отмечал: «Винокурение привело Малороссию в совершенное изнеможение». Такое положение российские власти считали ненормальным и были вынуждены принимать меры по борьбе с распространением среди народа Украины пагубной привычки пьянства. См.: Гун О., фон. Поверхностные замечания по дороге от Москвы в Малороссию. М., 1806. Ч. 2. С. 13; Путешествие в Святую землю священника Лукьянова // Русский архив. 1863. № 1. С. 40; Киркевич В. Время Романовых. Киев в империи. Киев, 2004. С. 49, 52–53. , результаты которой стали видны тотчас же: «Мы видели её следствия: вино дёшево, день праздничный, все пьяны» [70] Долгорукий И. М. Путешествие. С. 20. .

Во-вторых, это был взгляд на простолюдинов со стороны людей, стоящих на более высокой ступени социальной лестницы. Ведь именно на облике простого народа взгляд фокусировался прежде всего. Некоторые путешественники упоминали о других сословиях малороссийского общества (дворянах, духовенстве, мещанах), но скорее вскользь: в социальном, языковом и бытовом плане представители этих сословий были близки к наблюдателю или вообще мало отличимы от него. Иное дело — экзотика, та самая заострённость романтизма на уникальности.

Третья причина крылась в самой наблюдающей стороне. Ментальное состояние российского светского общества вследствие его изначально насильственной, а затем и добровольной вестернизации было таково, что в массе своей оно не знало, и даже не столько не знало, сколько не понимало России, в чём крылись все беды и его самого, и страны. «Россия слишком мало известна русским», — сокрушался по этому поводу Пушкин [71] Пушкин А. С. Собр. соч. в 10 т. Т. 6. С. 32. . Незнание России рождало у самых вдумчивых и совестливых её представителей желание его преодолеть. Показательно отношение к этой проблеме Гоголя. Постижение, узнавание России он считал чуть ли не главным делом русского человека вообще и «образованного» в особенности. Этой же цели, по его убеждению, должна была служить вся система образования. «Незнание» — явление досадное, но, к сожалению, весьма распространённое в российском обществе. «Я вижу только то, что и все другие так же, как и я, не знают России», — сетовал он [72] Гоголь Н. В. ПСС. Т. 13. Письма 1846–1847. М., 1952. С. 278–279, 375; Вересаев В. В. Гоголь в жизни. Систематический свод подлинных свидетельств современников. М., 1990. С. 476, 481. . Весьма красноречивы письма Николая Васильевича к сестре Анне и товарищу, литературному критику и историку литературы С. П. Шевырёву, в которых он просит привить своему племяннику «желанье любить и знать Россию» (курсив Гоголя). Если желание узнавать свою собственную землю, писал Гоголь, воспитается у него, «то это всё, что я желаю; это, по-моему, лучше, чем если бы он знал языки и всякие науки», ибо тогда он «сам пойдёт своей дорогой» [73] Гоголь Н. В. ПСС. Т. 13. С. 408–409, 414. .

Тем неожиданнее порой становилось для русских по рождению людей «открытие» России. Для образованного общества (особенно такой «народности», как «петербуржцы») мир русского крестьянина или казака был не менее экзотичен, чем крестьянина и казака малороссийского, и если бы каноны жанра позволяли, то ещё неизвестно, насколько загадочными были бы изображены жители русской деревни. Ведь такой взгляд на малороссов, и это четвёртый момент, сформировался ещё и под влиянием интеллектуальной моды конца XVIII — начала XIX века, в духе которой «надлежало» описывать увиденное: как экзотику (эдакий край живописной природы, «молочных рек и кисельных берегов» и весёлого, простодушного населения), непохожую на привычный «свой» мир.

При этом друг на друга накладывались две интеллектуальные тенденции. Первая — философская. Сельская жизнь, в духе руссоистских идей, изображалась воплощением внутренней свободы и гармонии для противопоставления «городу» с его внешней привлекательностью, но внутренней несвободой, пороками и нищетой, и преподносилась как образец «естественной» и «правильной» жизни. Другой стала эстетика сентиментализма, в духе которого и было написано большинство путевых записок (П. И. Шаликова, А. И. Лёвшина, В. В. Измайлова, обрусевшего франко-швейцарца И. Ф. Вернета и других). Исходя из собственных посылок чувственного восприятия мира, она рисовала идиллию «мирных сёл, убежища простоты, умеренности и счастья» и столь же идеализированных её обитателей [74] Лосиевский И. Русская лира Украины. Русские писатели Украины первой четверти XIX века. Харьков, 1993. С. 78, 110–111. .